"Сделка с Леворуким". ВМФ ОЭ. Говард фок Хосс
Я обещала флафф с Хоссом. По-моему, это максимально флаффный фик о Хоссе,
И да, это АУ по отношению к событиям пост-Хексберг я не хотел, меня уговорили.

Название: Сделка с Леворуким
Персонажи: Говард фок Хосс, упоминается Вернер фок Бермессер
Категория: джен
Предупреждения: АУ по отношению к таймингу, событиям и основному сюжету!
Рейтинг: G
Бета: Suitta на полставки
Краткое содержание:
У каждого из нас есть, ради чего заключить сделку с тем, кто не прощает долгов.
Размещение: не стоит

Говард фок Хосс никогда еще не поминал Леворукого так часто, как туманным и снежным утром седьмого дня месяца Зимних Скал.
По правде сказать, он всегда относился к повелителю Закатного края с легкой долей уважения. Он даже вслух пару раз назвал его своим цеховым авторитетом; правда, в этот самый момент одиночная волна, из тех, что могут выбить из тебя дух, если накроют ближе к берегу, тряхнула «Верную звезду», как шустрый мальчонка трясет копилку, и Хосс прикусил язык. Он был суеверен, как все моряки, доверяющие свою жизнь капризным волнам, хоть среди прочих моряков слыл циником и сквернословом. И все же с того самого случая так повелось, что он оставлял Леворукого и его могучее царство в покое, а если ему уж нужно было кого приложить, то разномастные кошки и кобылы были в его распоряжении.

читать дальшеКобылой он и клял высокорожденную принцессу Гудрун, желая ей сначала просто встречи с кобылой, а потом – встречи с кобылой, которая на самом деле была бы жеребцом. Уехала на воды, чтоб ее! Повертевшись у ворот резиденции Зильбершванфлоссе, он снова оседлал коня и отправился в глубины Эйнрехта, костеря на чем свет стоит и Гудрун, и Фридриха. На Соборную площадь верховых не пускали, так что он бросил медную монету в подставленную чашу, выслушал нудное предупреждение о том, что забрать «скот» (его зильбер отличной чистопородной стати возмущенно всхрапнул) нужно не позже девятого часа после заката, отошел от коновязи и уставился на темнеющий в белесом «слепом» тумане дворец кесаря. Он все еще кипел от негодования, и когда кобылы с кошками притерлись на языке, конечно, пришла очередь Леворукого.

Воды, Леворукий ее забери! Воды в месяце Зимних Скал Гудрун были нужны, как ему – чепец и Эсператия. А Эйссенберг, помимо минеральных вод, мог похвалиться удачным расположением, прямо рядом с ним проходила Стальная балка – узкая дорога, петляющая вдоль скал и почти до самой линии фронта. До острых ушей Хосса доносились слухи о том, что посланники Гаунау обивали пороги в Эйнрехте, но он и не думал, что это всерьез. Разве медведи не впадают зимой в спячку? Или им охота поваляться с фрошерами в свежем снегу?

Ну что ж, наш славный принц увлекся другим прожектом, значит, все агенты и лакеи отозваны. Дважды опальный вице-адмирал остался без высшей политической поддержки. И дело было уже не в самом суде, перемены в жизни Бермессера грядут, и наступят они еще до приговора. Другая камера. Другие допросы. Раньше псы кесаря только пугали, кусали играючи, а теперь возьмутся за дело всерьез. Хосс скривился, провел мозолистыми пальцами по едва заметному шраму на подбородке. Есть люди, которых можно забивать, как гвозди, а есть неженки, которым дыбу только покажи – и спрашивать уже не нужно. Положа руку на сердце, Хосс мог сказать, что Бермессер из вторых. Вот только отступать ему некуда, на другом конце доски маячил эшафот.

- И в этой кошачьей заднице, где мы все оказались, - почти беззвучно заговорил он с самим собой вслух – привычка, приобретенная им за последние годы, когда единственным собеседником, достойным доверия, было его зеркало для бритья, - кто еще будет бороться за бедолагу Вернера? Кто будет стараться ради спасения его шкуры? Клянусь Создателем! – Хосс похлопал себя по карманам в поисках фляги, - никого, кроме себя, вокруг что-то не вижу.

По широкой улице, которая опоясывала Соборную площадь и выходила к Парадным воротам, прошли двое каких-то расфуфыренных мальчишек. Смена растет, мрачно подумал Хосс. Так и хочется сказать, что мы-то такими не были, неужто это старость? На другой стороне улицы какой-то пес коротко взвыл вслед шумной компании. Здоровенная зверюга, мохнатая, с коричнево-рыжей шерстью, почти неразличимой под налипшим снегом. Живой сугроб. Странно, снег шел рано утром, а сейчас второй час после обеда. Что ж ты, так и сидишь тут с утра? Хосс перешел через дорогу, обходя лужи, едва тронутые льдом, и остановился перед псом. Тот коротко гавкнул, посмотрел с надеждой, которая, впрочем, быстро растаяла, и снова улегся мордой к воротам. Он явно ждал хозяина, ждал долго и безысходно. Шерсть свалялась, бока запали. Голодный, мокрый. А все равно не уходит. Хосс свистнул, но пес только ушами дернул. Его взгляд был прикован к Парадным воротам.

- Ну что ж, бывай здоров, - беззвучно пробормотал Хосс. – Я, в отличие от тебя, могу туда войти.

Дворец кесаря был очередным образчиком гранитно-мраморного периода в истории Эйнрехта. Коричнево-черный, с высокими шпилями, длинными галереями и многочисленными лестницами, по замыслу мастеров позапрошлого века он должен был парить над городом, но то ли камень подвезли не тот, то ли значительности в парении было маловато, и теперь дворец, темный и зловещий на свету и против света, бросал на Соборную площадь расползающуюся длинную тень. Если он и парил, то скорее как коршун над добычей. В народе говорили, что во дворце десять входов и всего два выхода. Хосс знал, что входов пятнадцать, а выходов четыре, но подозревал, что знает далеко не обо всех. В лучшие дни, когда он был с Бермессером, Бермессер был в фаворе, а отношения Фридриха и Гудрун с кесарем напоминали короткую, но теплую весну, он мог воспользоваться одним из укромных тайных коридоров, но сегодня был явно не тот день. Он прошел мимо первого караула, коротко кивнув страже, пересек подвесной мост и назвал имя начальнику караула. Заодно назвал и второе – своего старого друга Герхарда. Это обычно открывало перед ним все двери на нижнем этаже: Герхард был никем иным, как капитаном кесарской гвардии. Знакомы они были с юности, и это тот самый случай, когда умения заводить знакомства без оглядки на чины и титулы принесло спелые, сочные плоды. Гвардейцы сообщат капитану о его визите, но Герхард искать и останавливать его не будет. А он не будет гадить приятелю на его территории. Он иногда ведет себя, как дурак, но он пока еще не сумасшедший, благодарю покорно. Вернер как-то учил его играть в одну морисскую игру – на досках, с расчерченными квадратами и зубодробительными правилами. Игра ему пришлась не по душе, слишком заумно, но кое-какие мелочи запомнил; достаточно, чтобы сказать, что дворец кесаря – доска не его уровня.

Так что он тогда здесь делает?

Нет, время дурацких вопросов без ответа еще не наступило. Он еще побарахтается. Хосс бодро щелкнул каблуками, будто молоденький офицер, и скрылся в одном из темных коридоров. Если пройти до упора, можно добраться до кабинета кесаря, но с другой стороны будет караул. И что он будет делать? Бросится кесарю в ноги? Подкупит своими родовыми имениями? Так что, время дурацких вопросов еще не наступило?

Хосс провел пятерней по коротко стриженым волосам, стряхивая капли воды на роскошные ардорские ковры, и вспомнил заснеженную мостовую, заледеневшие лужи, фонарь. Вот кто я, неожиданно понял он. Голодный пес, который сидит под дверью и ждет хозяина, даже если хозяин уже никогда не вернется. В глазах защипало – запоздавший ответ на колючий зимний ветер, не иначе. Хосс не был силен в таких вещах – это тоже относилось к числу дурацких вопросов – но он точно знал: ради спасения Бермессера он готов был на все, что угодно. И плевать, почему. И всегда ему было на это плевать. Но соль в том, что сделать он ничего не мог. Фридрих мог бы, но похоже, он решил умыть руки.

- Забери меня кобыла, - пробормотал себе под нос Хосс, - да я бы от самого Леворукого принял помощь, будь он здесь и предложи он спасти шкуру этого…

Гобелены в паре шагов от него всколыхнулись, и он поспешно отступил глубже, скрылся в нише, надеясь, что его не заметят. Пока он прятался, кто-то прошел поперек коридора и скрылся за поворотом – тихие и быстрые шаги, едва различимый запах фруктов и горечи. Дорогой парфюм. Проклиная свой длинный нос, Хосс все же выглянул из ниши, как раз вовремя, чтобы увидеть, как рослый мужчина в черном плаще исчезает в одной из многочисленных скрытых дверей дворца. Он низко опустил голову, седые пряди легли тенью на его лицо. И ступал он тяжело, грузно, а тот, кто шел перед ним, тот, кто оставил легкий запах парфюма, судя по звуку шагов, прихрамывал на одну ногу. Хосс прикусил язык и медленно, чтобы ни один гобелен не шелохнулся, скрылся в нише. Хромающая женщина и седой, но по виду вполне еще молодой и крепкий мужчина. В коридоре у покоев кесаря. Преданность старому другу вовсе не значила, что он готов был оказаться на соседней дыбе.

Помяни Леворукого, вот и он, сказал себе Хосс. Нужно выбираться отсюда, да поживее.
Он быстро вышел из одного коридора, нырнул во второй, перешел в галерею и уже там недовольно поинтересовался у гвардейцев, куда подевался их капитан. Ему сообщили, что капитан изволил недавно отбыть на смотр внешних караулов, и дело это неотложное, так что пусть ищет его часа через два или даже позднее. Хосс сделал кислую физиономию, которая должна была изобразить верх графьего недовольства. И все это время мысли в его голове прыгали, как кошки в закате.

Мужчину, которого он видел, прозвали Вдоводелом, но скорее этого прозвища заслуживала его спутница. И сама она дважды вдова, и многих вдов оставила на своем пути. Похоже, медведи в Гаунау не просто проснулись, а пляшут в цирке, раз она инкогнито оказалась в самом сердце Эйнрехта. И на чьей, интересно, доске она играет? Хосс с ребячества запомнил: видишь черную гадюку, сойди с ее дороги, и сейчас испытывал невыносимое желание сойти подальше, понять бы только, куда.

И тут откуда-то из глубины дворца раздался чей-то крик, и все вокруг пришло в движение – гвардейцы бросились вперед, раскрывая тяжелые двери на своем пути, придворные – назад, спасаясь от неведомой пока опасности. Двери хлопали, гобелены и портьеры трепетали, оружие бряцало, а любители светских приемов жались к стенам, как испуганные кролики.

- Позовите лекаря! Найдите кесарского лекаря! – пронеслось по залам.
- Исповедника! – откликнулись с другой стороны, будто испорченное эхо.
Хосс навострил уши. А заодно согнулся, ссутулился и нахмурился, становясь если не неузнаваемым, то по крайней мере не таким заметным. Жаль, ни шапки, ни капюшона. Но всем вокруг было не до него. Лишь через пару склянок ему удалось поймать кого-то из слуг и, сделав суровое лицо, потребовать объяснений. Такие мизансцены ему хорошо удавались, так что служка, по виду не старше двадцати лет, веснушчатый и рыжий, заикаясь, выдал все, что ему известно.

Кесаря сразил удар, сказал он. Кесарь не приходит в себя. Кесарь, возможно, при смерти. Лекари ничего не говорят, но за духовником кесаря уже послали. Ищут принцессу Гудрун и сударя Фридриха, но пока не могут найти.
Еще бы, забери их кобыла! Фридрих и Гудрун уже давно выехали в Эйссенберг!

Хосс прижал ладонь к пылающему лбу, пытаясь унять вихрь мыслей. Пока доберутся до резиденции, пока выяснят, где их высочества, пройдет еще пара часов. Потом они будут педантично собирать делегацию, достойную доставить эту в высшей степени секретную информацию Фридриху, на что им потребуется еще день. Дальше медлить они не будут, но на дорогу туда, дорогу обратно в карете и упрочение своего положения во дворце Фридриху понадобится не меньше двух недель. Если ему повезет. Если нет, за титул регента придется побороться, накинем еще около недели и поставим кошель с золотом на его успех.

Когда эти кошки коверные вспомнят о своем старом друге, пропавшем в «Лебедях»? Бермессера, должно быть, уже взяли в оборот. Его выпустят. Через две недели. Если очень повезет. Но Вернеру хватит и меньшего. А если не повезет? Хосс скрипнул зубами. Тогда выпустят через месяц. Его… или то, что от него останется. Ему ли не знать, как работает следствие, когда следствию позволили не церемониться.

Думай, Хосс, думай. Дорога на Эзелхард короче, но хуже. Будь Гудрун одна, поехала бы по ней, но Фридрих дорожит своей королевской задницей и будет нежить ее на ровной, не разбитой грузовыми подводами дороге до Зильберфорса. От столицы и до самого Миддена дорога будет разъезженная, а значит – грязная и топкая, быстро не проехать, а уж потом они выйдут на чистый тракт и помчатся без промедлений, останавливаясь только на ночь. Если загнать лошадь, а то и две, и сократить расстояние ночью…

Он додумывал на ходу, и считал, запрыгивая в седло. Пес у ворот залаял, когда он сорвался с шага в рысь, и Хосс фыркнул – провожает? Или одобряет? В конце концов, все верные псы одинаковы. Если его расчеты точны, он вернет Фридриха в столицу за четыре дня. Он пронесся по узким, извилистым улочкам Нижнего города, расталкивая на пути горожан и топча выставленный на заснеженные камни товар. Нижний город отвечал бранью торговцев и нестерпимой вонью нечистот, тухлой селедки и гнилых фруктов. Хосс брезгливо поморщился и вспомнил тот, другой запах – спелые фрукты и горький миндаль. Тонкий, дразнящий запах беды. Он гадал, на какой доске играет ясновельможная княжна; а оказалось, она – чисто случайно! – сыграла на их доске. Черная дея забрала шада. Так, кажется, разыгрывается решающая партия в морисской игре?

Странное чувство – он позвал, а появилась она; будто и впрямь заключил сделку с Леворуким. Ветер оборвал эту мысль, швырнул в лицо горсть снега, обжег, потом остудил, главные ворота остались позади, вдоль дороги появились сначала крепостные башни, а потом дома и лачуги, которые лепились к столице, но не решались перебраться за ее черту: их, как врагов, сдерживал крепостной ров.
Хосс пустил коня в галоп, хладнокровно решив, что тот протянет еще часа три, до ближайшей почтовой заставы, овраги и лачуги помчались навстречу, мелькая калейдоскопом белого, черного и цветного. А мысль не уходила, вилась где-то на краю, напоминала о себе еле ощутимым острием иглы в затылке. Он заключил сделку с Леворуким.
Однажды за это придется заплатить.