читать дальше
27.02.2014 в 21:58
Пишет Сфитризир:Для Говарда (aka Ystya) и под впечатлением от его рисунков с Вальтером Приддом
Синяя птица
Но как же красиво ты влип!
Вера Камша. Отблески Этерны
Вера Камша. Отблески Этерны
Краешек солнца показался над окоемом. Чумной город пробуждался, снова надеясь дожить до заката. На балюстраду храма вспорхнул грач и его темные перья в свете нового дня показались почти синими.
Люди умирали и пировали, люди не верили церковникам, которые не верили Богу, а тот карал иль отвернулся, было не узнать. В дни безумия не обращают внимания на закономерности в странностях – иначе поняли бы, что у властей существует тень, и тень эта сильнее своего владельца.
Вставшим из могил не страшен мор, они приветствуют его. Они извлекают из него выгоду. В их хладных руках нынче власть такая, о какой и не помыслить желающим забыться патрициям. И лишь она одна горячит их молчащие сердца.
Тому год, как он пришел из ниоткуда и назвался Иберийцем. Спустя неделю „патриций ночи“ Вальтер-Эрик-Александр Придд споткнулся о дохлую крысу на Рыночной площади.
Нынешнее
Тому год, как он пришел из ниоткуда и назвался Иберийцем. Спустя неделю „патриций ночи“ Вальтер-Эрик-Александр Придд споткнулся о дохлую крысу на Рыночной площади. Еще через месяц прозвучало страшное слово „чума“, а в Совете Луны запомнили имя Иберийца – Роке. О нет, он жил уединенно, избегая даже сородичей, но тем самым подтвердил, что является Древним.
Сегодня Рохус Ибериец являлся гостем Вальтера Придда и в это самое мгновенье просматривал книгу в красной сафьяновой обложке; в пристроенном на подлокотник громоздкого кресла кубке плескалась темная жидкость, которую человек бы принял за вино. Хозяин же непринужденно опирался бедром о письменный стол, наблюдая.
– Какой до скуки пристойный роман, – в низком голосе послышалась усмешка, – а я уж успел порадоваться, что заполучил в руки рукопись из вашего тайного архива… Ходят, знаете ли, пикантные слухи в узких кругах о ваших страстях и опытах. – Ибериец пролистнул еще страницу. – „Красив, однако неприятен до крайности…“ Герцог Рокэ Алва?
– Мне это показалось забавным.
– И как же, позвольте узнать, кончит этот ваш кровопийца? Неужели его усадят на трон?
Вальтер привычным движением ноги нажал на рычаг, запуская скрытый в кресле механизм: опрокинулся кубок, выплескивая свое содержимое на пол, со звоном откатился подальше. Ибериец оказался в ловушке, из которой даже обладающему его силой созданию было не выбраться. Старейшина тонко улыбнулся гостю:
– Пусть его судьбу решит кто-то другой, меня же интересует ваша.
– Какое совпадение – мне моя судьба также небезынтересна. – Рохус, надо отдать ему должное, сохранял завидное самообладание в незавидном положении.
– И усаживать на трон будут вас. Я буду.
– М-м, а он в вашем распоряжении имеется?
– В моей власти его создать. Совету Луны сейчас необходима означенная луна. – „Иначе мы вцепимся в глотки другу другу“, в мыслях прибавил Придд, за глаза называемый „архонтом-тенью“.
– А что за польза мне соглашаться на роль вашей ширмы, старейшина Придд?
– Польза прямая, мастер. – Ибериец едва заметно вздрогнул – видимо, „мастером“ его назвали впервые. По крайней мере, в этом городе, где самые могущественные в пику знати и патрициату именовали себя подобным простым ремесленникам образом. – Правителю простят кровь носферату, более того – каждый из братьев почтет за честь утолить жажду своего короля. А нынче ночью вы испьете моей крови. – Вальтер подтянул правый рукав чуть вверх и как можно более равнодушно полюбопытствовал: – Как это чувствуется?
– Чувствуется весьма приятно, но лучше в шею. – По красивым губам Иберийца зазмеилась усмешка, но в глубине глаз уже поднимал голову зверь и скалился знакомо.
Вальтер со смесью отвращения и предвкушения придвинул руку ближе, прижал внутреннюю сторону запястья к чужим губам. В известной мере это была игра на публику. К тому же – как бы этого не хотелось старейшине Придду избежать – им с Рохусом была нужна связь. Требовать кровь будущего сюзерена сейчас было бы недальновидно – более давить нельзя, лучше сыграть в иллюзию власти…
Тихо охнув, Придд непроизвольно вздрогнул. Он словно переплыл Стикс и глотнул затем подземного огня. Позабыв давно, что есть хмель, немертвый нынче вспоминал – ранее и не пьянел вполне. Потайные архивы… о да, имелись, но в сей миг они истлели в прах. Зачем он пошел на это? Желания отстраняться не было, напротив, неведомая сила притягивала и покоряла настолько, что готовность истечь в чужой рот до последней капли даже не вызывала ужаса.
– А теперь освободите меня.
Ибериец облизывал окровавленные губы с видом измазавшегося в сливках кота – тем гаже, что не напоказ, – и ждал. Вальтер отчего-то медлил, его голова слегка кружилась. Неожиданно раздался треск ткани.
– О, прошу меня простить – нервы. – Таким тоном приносят извинения, всаживая кинжал за волос от твоего уха. Однако лопнувшая завязка чулка куда унизительней.
Вальтер очнулся и поспешил нажать рычаг.
– Ну что вы, такая безделица.
Чулок из дорогого пурпурного шелка сполз до самого колена; обыкновенно предпочитая старомодный котт[1] короткому вамсу[2], сегодня Придд изменил своей привычке и жалел об этом. А вот Ибериец, продолжил досадовать старейшина, при всем его своевольном щегольстве (не нося пуленов[3], он одним из первых в городе к своим сапогам одел эти странные сшитые сзади шоссы[4], причем облегавшие ноги менее плотно) к мелкому беспорядку в одежде несомненно бы остался равнодушен.
Впрочем, побеждает тот, кто умеет ждать.
Минувшее
Было время, люди стекались рекой к старому Яхье. Умаслить удачу, излечить от хвори, отвести беду – он мог это все и более того. Да не за все брался, и плату иной раз взымал не золотом: тот мальчик, желавший вернуть любовь – его убили минувшим летом. К старику приходил всяк: бедняк и богач, простолюдин и человек благородный – лишь бы знал потребный дом за некогда бывшей мечетью церквушкой.
Но уж очень давно не привечал Яхья просителей: смерть обжилась в городе, и не в его силах прогнать безглазую прочь. Так и бродит она по холмам промеж стонов, проклятий и молитв, ненасытная и слепая. Но нынешним вечером к старику пришел решивший бросить ей вызов безумец. Однако же все любящие безумны, в чем старый Яхья видел пользу для себя. Так и здесь: скрывая свои имя и происхождение, гость одет был во все черное, но осанка и руки, голос и само лицо выдавали в нем наследника одного из знатнейших родов тех мест.
– Мой господин, – голос старика был неприятно каркающим, – услуга вашей милости потребует всех моих скромных сил. Согласны ли вы уплатить любую цену, возвратясь и убедившись, что дорогую вашему сердцу особу покинула болезнь?
– Согласен.
– Тогда извольте дать мне свою левую руку, мой господин… вот так… малость бесценной крови вашей для старого Яхьи и доброго дела.
Когда в подставленную посудину натекло немного, старик заговорил кровь и ловко стер платком пятно на бледной коже. Сопроводив гостя цветастыми заверениями в благополучном исходе, запер за ним дверь и, довольно хихикая, поспешил со своей добычей в комнату, где хранились особые утварь и книги.
„Глупец, – бормотал чародей, вливая алое в синее, – какой же ты глупец! Ты забыл себя, ты привел костлявую в город, и ты же дал мне оружие супротив нее, о котором также не ведаешь. Одна капля сего зелья исцелит умирающего – а флакона хватит на всех тех, кто согласен платить“. В темных глазах отсветом адского пламени вспыхнули злоба и алчность. Продолжая что-то бормотать себе под нос, старик взял в свои морщинистые руки по виду самый ветхий манускрипт и с поспешностью пролистнул страницы, находя нужную. „Луна будет в полночь кругла, словно апельсин, –прокаркал он, – и плату взыщет до рассвета“.
Нынешнее и грядущее
Поверх непривычного ему котарди[5] – тяжелый парчовый сюркот[6], расшитый серебром. Выбор „лунного“ металла и тканей цвета сумерек для коронационных одежд был понятен и, в отличие от кровавых камней венца, не вызывал у Роке предчувствия скорой беды.
– …нарекаем тебя Рохусом Первым и венчаем короною Луны, дабы стал ты отныне светом Ее для братьев наших.
Широкий серебряный обруч сдавил лоб, а там, вверху, над толщей земли и камня, под первыми рассветными лучами уже оживали витражи. Церемония свершилась. Выражение лица старейшины Придда было… удовлетворенным. Он первым преклонил колено – изменчивая грань между торжественностью и снисходительностью. Прохладные губы коснулись руки сюзерена и отчего-то задержались. Роке решительно подавил желание вырваться, хотя ему и казалось, что от всего его тела исходит жар, а запах живой крови затопил не только залу, но и весь город. В висках забилось бормотание того старика-лгуна – слова на мертвом языке обрели смысл: птица днем, умертвий ночью – лишь корона то разрушит. Это было подло и умно – блуждающие в ночи не признавали над собой правителей, никогда.
Память оживала, тянулась вглубь веков и эпох, а ноздри вставшего подле трона Придда хищно трепетали. Роке уже видел, как идет к жертве – испуганной до полуобморока девчонке – и, вместо того, чтобы выпить ее, взрезает ножом тонкие запястья, подставляет чашу; затем пускает кровь себе, смешивает, и угощает получившейся отравой подданных, удивленных, но не смеющих роптать открыто.
Он видел, как, незаметно ускользнув, поспешно, с бьющимся на весь мир живым сердцем мчится по запутанным ходам и лестницам с крутыми ступеньками; как ломится в дверь из тьмы и как распахивает дверь в свет. И – как заиграет солнце на зубцах короны.
Видел он и то, как ведомые им горожане истребляли оставшихся неупокоенных, к чьим грехам прибавился мор, а он смотрел и переплавленный в крест венец жег его грудь. (Успевшего скрыться Придда Роке преследовать не стал: услуга за услугу, пусть даже та и была оказана невольно.)
Но не дано ему увидеть было, как однажды ночью, спустя годы позволив себе крепко уснуть в очередном чужом городе, проснется он от веса чужого тела и боли в скованных запястьях:
– Пришло время закончить нашу сказку, мой государь.
8–27 февраля 2014 года
Примечания
[1]Кот(т) (фр., англ. cotte) – средневековая мужская и женская одежда. До XII века по назначению соответствовала блузе. Длина котта у мужчин изменялась с течением времени – в XIV в. его носили до середины икры или до щиколоток. Такая повседневная свободная туника опоясывалась на талии и на бедрах и могла быть, в зависимости от социальной принадлежности, украшена по горловине и концам рукавов вышивкой и металлическими накладками. Пояс на бедрах был необходим для прилегания костюма. К нему крепились также ножны для кинжалов и кошельки. С XIV века поверх котт надевали сюрко(т).
[2]Вамс (нем. warns) – немецкое название верхней одежды, соответствующей французскому пурпуэну, английскому джеркину, итальянскому джуббоне. В XIII в. покрой этой стеганной на вате/простеганной с тряпками и льняными очесами куртки, надеваемой под воинские доспехи, соответствовал конструкции лат. Однако уже в 1340 году вамс (пурпуэн) становится верхней светской одеждой и покрой его несколько видоизменяется. Характерной особенностью этого покроя были отрезной лиф, облегающий фигуру, и баска – от широкой, заложенной кругом крупными складками, до узкой, состоящей из отдельных трапециевидных деталей. В XIV в. вамс был коротким, с узкими рукавами. К нему могли крепиться шоссы.
[3]Пулены (фр. poulaines) – мягкая кожаная обувь (без твердой подошвы) различных фасонов, но с очень длинными носками. Щеголи XIV века иногда соединяли кончики этих носков с отворотами башмаков цепочкой с колокольчиками. Для сохранения формы носков в них вставляли пластинки китового уса и туго набивали конским волосом, сеном, мхом и прочим, реже оставляли пустыми.
[4]Шоссы (фр. chosses) – длинные, плотно облегающие ноги разъемные штаны-чулки (одного или разных цветов, из шелка, шерсти, сукна). У мужчин шоссы обычно достигали верхней части бедра и по бокам крепились шнурками к поясу, пропущенному через верхнюю часть (кулиску) льняных мужских подштанников (брэ), входивших в состав нижнего белья. Брэ, в свою очередь, заправлялись внутрь шосс. Примерно с середины XIV века шоссы начали сшивать вместе (первоначально только сзади, спереди крепился гульфик), таким образом получились штаны в обтяжку.
[5]Котарди (фр. cotardie) – парадная одежда феодалов в XIV – начале XV века. До 1350 г. мужское котарди представляло собой полуприлегающую верхнюю одежду до колен с пуговицами/застежкой спереди, низким вырезом горловины, воротником в форме капюшона, достигавшими локтей вставными рукавами с удлинением в виде языка позади и низко расположенным поясом из чеканных пластинок.
[6]Сюрко(т) (фр. surcot) – средневековая одежда, которую надевали поверх котт. С рукавами или без, длиной до колен или лодыжек, в проймами, достаточно широкими для того, чтобы вместить рукава котты, сюрко(т) мог иметь разрезы спереди или сзади, быть отделанным шкурками горностая и носиться как с поясом, так и без.
Сфитризир, спасибо!!!!!!!!