Закатный рок-н-ролл
читать дальше"Только раз бывает в жизни встреча..."(С) Это эпиграф был
Тут не название должно бы быть, а эпитафия
Все казалось просто поначалу: «Селезень» жался к берегу, чуть ли не по рифам полз, опытный контрабандист, который его вел, знал, что с линнеалом ему не тягаться. Бермессер уже предвкушал, как они возьмут этого торговца и как ему найдут и приведут прячущегося Оружейника… Сколько двусмысленных острот можно будет сочинить и пустить по салонам столицы. Он поправил долгожданную адмиральскую перевязь, азартный, счастливый, вдыхал соленый морской ветер, который изысканно дополнялся ароматом цитронной травы от его платка. И вроде бы все шло так, как было сорок раз проговорено, а потом незамеченная и нежданная появилась «Астэра».
А вслед за ней «Марикьяра», «Черный Лев» и «Франциск Великий».
Достаточно, чтоб страстно надеясь, что все происходящее только ночной кошмар, не спускать флаг (милости от фрошеров никто на «Звезде» не чаял получить) и ждать. «Астэра» брала на абордаж «Селезень», но Бермессер больше не смотрел в ту сторону. Его взгляд был прикован к «Франциску», гибель скорее всего придет оттуда. Но смерть приняла человеческое воплощение - сам Хулио Салина поднялся на борт «Верной Звезды», впрочем причину таких почестей северяне поняли быстро.
- Адмирал Альмейда милостиво дарует жизнь дриксенским морякам и отпускает сегодня этот корабль, - Надменный марикьяре в черно-белой вражеской форме провел равнодушным взглядом по северянам, голос у него был хороший, звучный, говорил капитан «Марикьяры» на талиг, не сомневаясь, что его поймут, хотя о Салине знали, что дриксен он владеет в совершенстве: - Взамен он желает видеть у себя господ Бермессера и Хосса.
Бермессер любил общее внимание и ему нравилось, когда от его решения зависели судьбы многих, но в самом страшном сне он не мог предвидеть такой ситуации. Одно дело, когда деваться некуда и пощады не будет никому и совсем иное – возможность спасти своих людей. Которые столько лет бок о бок с адмиралом в каких только перипетиях не бывали. Они боготворили Бермессера, он был не только придирчив, но и щедр. Им гордились и ему верили.
А хороша формулировка Альмейды – не пленники, с которыми принято обращаться по человечески даже у марикьяре, не гости, которых обижать запрещено еще со времен Абвениев. Альмейда же ясно выразился: «Желает видеть у себя», что ничего хорошего не предполагает.
- Мы согласны, - услышал Вернер свой голос. Порадовался тому, что смог выговорить это ровно. И властно поднял руку в ответ на ропот моряков, больше сказать он не мог ничего, но так вышло даже еще лучше.
- А Хосс? – поднял брови Салина.
- Ты слышал адмирала, - Хосс подошел, уверенный в себе, спокойный и для Бермессера это было некоторой поддержкой. Теперь не следовало выказать слабость своим людям, и он насколько хватило голоса и душевных сил официально приказал «Верной Звезде» держать курс на Дриксен, назначил нового капитана. Попрощался, услышал, как Хосс кому-то, наверное, племяннику говорит – Долгие проводы… хоть выходцем, да загляну, не вешай нос. Уходите сразу, ждать тут нечего. Спокойных волн и попутного ветра! – сказал он громче, обводя взглядом моряков.
Двигаясь словно во сне, Бермессер покинул борт своего корабля, в вельботе он сидел, совершенно ослабев, равнодушный к насмешливому взгляду Салины. Его едва хватило на то, чтоб не опозорившись чужой поддержкой, подняться на борт «Франциска», ноги подгибались. Бермессер видел, что ветер попутный «Верной Звезде», смотрел вслед стремительно удаляющемуся кораблю и становилось чуть легче.
На его плечо тяжело легла широкая рука, Вернер повернул голову, увидел алый шелк четырехпалой перчатки, поверх нее на безымянном пальце массивный перстень с темным красным же камнем, море взметнулось вверх, поменявшись с небом местами, серое лицо Хосса, на горизонте тает призрачная «Верная Звезда», солнце опалило глаза Вернера и погасло.
***
- У этого человека слабое сердце, - лекарь прищурившись, накапал темную тинктуру с резким запахом в маленькую рюмочку, - Он терял сознание прежде?
- Да, было такое, в «Печальном лебеде», пока нас не перевели в Морской дом. – Бывший капитан «Верной Звезды» стоял рядом, не сводя глаз с лежащего на высоких подушках Бермессера.
- Сможешь вылечить? – не с такого Альмейда собирался возобновлять это знакомство.
- И вылечить и при любых обстоятельствах поддержать жизнь смогу, - смуглый лекарь понимал с полуслова, - Он будет жить столько, сколько вы пожелаете, альмиранте.
- Разве что не решит откусить себе язык и истечь кровью, - пожал плечами Салина, - на его месте я бы так сделал.
- Я отпустил «Верную Звезду», - коротко бросил Альмейда, - взамен на этих двоих.
- Позвольте мне остаться с адмиралом цур зее, - Хосс неторопливо двинулся к к марикьяре, держа руки на виду, двумя пальцами вытянул из ворота большую эсперу, золото и камни, впору эсперадору, а не моряку, сдернул ее, разорвав цепь, положил в ладонь Альмейды.
- Я не стану пытаться убить его или себя или кого-нибудь из вас.
Салина презрительно скривил губы, но альмиранте повертев эсперу в руке, нажал на лучи, потом на рубин и вместо ушедших двух лучей выщелкнулось недлинное и неяркое лезвие.
Хулио захотелось прибить этого чужака к носовой фигуре гвоздями. Но альмиранте кивнул:
- Да, ты не сделаешь этого.
Эсперу Альмейда бросил обратно Хоссу, тот поймал.
- Оставайся с Бермессером, делай, что лекарь скажет, мне не нужен немощный калека.
***
- Морские команды марикьяре напоминают крики чаек, - Вернер слабо улыбнулся. Лекарь на «Франциске» был отличным, он считал, что свежий воздух поднимет северянина скорее тинктур и как только смог, отменил все, кроме одной, особенно смердящей и едкой на вкус.
Взамен дриксенцы наслаждались ежедневно свежим воздухом, под присмотром, разумеется, но они ни разу не сделали попытки нарушить договоренность с Альмейдой. В конце-концов, обмен был честным, увы, над морем, врать в таких обстоятельствах – означало обречь себя на вечные скитания. Вдобавок, оба были не слишком добрыми, но эсператистами, а в Эсператии место самоубийц определялось предельно четко.
- Мне больше прочей чужой речи нравится агарисская, - вздохнул Хосс, - такое четкое звучание слов, хотя и шипящее. Нет, лучше дриксен нет языка. А помнишь ту куртизанку из Агариса? То есть, она говорила, что она оттуда, и была нарасхват. Ну, Искорка, Рыжая везде, Амели.
Бермессер улыбнулся, куртизанка была великолепна, а он тогда хватил лишнего и был в ударе.
И угораздило его в том борделе встретится с Оружейником, Хосс утверждал, что Вернер перехватил девушку именно у Ледяного. Создатель знает правда это была или нет, но было приятно.
Они говорили о чем угодно, оба старались вспоминать хорошие моменты, не касаясь грядущего, и не трогая судьбы Фельсенбурга и Кальдмеера.
Но в один из дней они увидели землю, черные скалы, величественные, круто уходящие вверх.
- Ну вот кажется и все, - Бермессер посмотрел в глаза старому другу, тот невесело улыбнулся и впервые не попытался поискать выход из сложившейся беды, просто пожал руку Вернеру и промолчал.
«Франциск» уверенно шел к берегу.
***
- Мое пристанище, - Альмейда указал дриксенцам на обитые алым кресла, северяне, ослепленные разными оттенками красного цвета шпалер и занавесей, повиновались молча, чувствуя себя в борделе или в Закате. Ни Бермессеру ни Хоссу не нравились эти сравнения, ни порознь, ни в сочетании. Лекарь, сопровождавший их, оставил на столике между креслами тинктуру в темной бутылочке и наполненную рюмочку, Хосс проводил его хмурым взглядом.
Рамон усмехнулся, наверное этот дрикс унижен, скорее всего он привык к вооруженному сопровождению и кандалам, как к соответствующей оценке своих возможностей, а тут ходит в компании лекаря, тинктуру подносит, губы товарищу белым платочком утирал, не стесняясь, пока второй гусь сам не зашевелился. Смирился Хосс, видимо счел «Верную Звезду» достойной платой за все, что будет.
Вот Бермессер, тот сидит с видом заглянувшего из Рассветных садов мученика, его Рамон рассматривал с удовольствием, бледный, несчастный, но ухоженный и в условиях неволи. Локон к локону, даже нашел обо что ногти полировать, блестят, хотя чем ему еще заняться было?
И оба они способствовали тому, что Рокэ оказался в Багерлее.
Альмейда не забывал, что потерял палец в битве с этими гусями, напоминание похлеще его любимых узелков, как посмотрит на руку, так и вспоминает Бермессера. Наверное, тут скорее Оружейник виноват, но он, Рамон, тогда изумленно пялился в подзорную трубу на лощеного придворного в вице-адмиральской форме, который застыл в изящной позе, словно с него писали портрет в полный рост, потом передвинулся – и снова вид, как для ваятеля или гравера. Красуется, платочком пылинку смахнул с обшлага и дальше стоит. Альмейда тогда упустил хороший момент для атаки и теперь тоже вменял это в вину Бермессеру. Потом еще Вальдес просветил по поводу личности этого гуся, спасибо ему. Тогда зацепило Рамона, все свои редкие неудачи он вешал на трусоватого северянина, помнил о нем, охотился. Два раза уходил Бермессер в Эйнрехте от похищения, знал ли он, кто инициатор? Везунчик на суше, этот человек с упорством обреченного лез в море.
И Альмейда принял решение – взять себе, а потом забыть и жить дальше. Мало ли у него таких невольников в прорубленных в скале пещерах лабиринта гремят цепями до скончания своих дней?
Сложилось удачно, единственного человека, готового, по собранным сведениям мстить за Бермессера, получилось забрать вместе с ним. Рамон не относился к мести, как к чему-то несерьезному. Сам был мстителен, знал что такое жажда мести. Рокэ для него был больше, чем другом, родной душой, еще со времен Алвасете, где они оба родились и мальчишками росли вместе. И флот дриксов он топил во имя этой дружбы. Он тогда не отдавал приказ вытаскивать гусей из воды, но и запретить забыл, вот почему им удалось так хорошо разыграть карту Кальдмеера. Он отыграется на этих двух гусях от души, может быть потом позволит им утопиться, если смогут, например в мелкой луже, но сперва спросит как там, в Дриксен.
Рамон с удовольствием уселся напротив, взял из вазы орех, жестом пригласил угощаться северян.
Дриксенцы послушно взяли из гостевых ваз не глядя, один засахаренный ломтик цитрона, второй орех и стараясь не подавиться, ели. Бермессер косился на алые комнатные лилии, какие растут только в Алвасете, здесь они росли в глиняных горшках, выкрашенных в темно-вишневый цвет, сейчас отчего-то напоминали поминальные огни, может быть оттого, что солнце садилось, а лилии были такими алыми. Хосс взглянул на Рамона, опустил глаза, наверное, тоже проникся погребальным настроением, да еще и те смолы, которые курили в домах южан, на Севере жгли только в траурные дни. Оба гостя сидели смирные, как овечки, покорно ждали слова Рамона… или действия. Они все ему расскажут. Об этом знали все трое.
В глубине дома послышались возгласы, северяне переглянулись, особо они ни на что не надеялись и остатки надежд пошли прахом, когда в комнату ворвался Рокэ – прямо из юности Альмейды, синеглазый, веселый… живой.
Рамон не встал из кресла – взлетел, жадно глядя – не выходец, не видение, плоть, кровь, на щеке свежая царапина, смех. Твердая плоть, крепкие руки и синие веселые глаза, живой!
- Пока в ваше гнездо доберешься, маркиз Альмейда, можно состариться! – а потом, задушенно – Твоя сентиментальность меня убивает, мы же не северяне, разожми свои клещи! Прибереги объятия для женщин, Рамон!
- До меня доходили слухи, - свистящим шепотом – перехватило от счастья горло – просипел Альмейда – но о тебе говорили, как о самозванце. Шрамов нет, моложе, может сын. А это – ты.
- А это я, - подтвердил Рокэ, - и более я, чем когда-либо. О, у тебя гости!
- Я с тобой поделюсь, - Рамон небрежно шевельнул пальцами, - это не совсем гости.
- Как интересно, - в голосе кэналлица было вежливое удивление: - А ведь мы знакомы.
После этих слов герцога Алвы очень прямо сидящий Бермессер дрожащей рукой поднес свою рюмку к губам и торопливо выпил тинктуру. Хосс взял бутылочку, взболтал круговым движением и тоже сделал приличный глоток.
- Запахло ядом. Это вы сейчас дружно решили отравиться? – Поднял бровь Алва, - так обрадовались нашей новой встрече?
Северяне подавленно молчали.
- Не знал, что была старая встреча. - Рамон просто взглянул на дриксенцев, отмечая, как они оба – оба! – вжались в кресла. В нем закипала кровь, он чувствовал ,что шея у него багровеет от гнева, но даже просто думать о том, что Рокэ – его брат, друг, его Рокэ – был у этих недорыб в плену – было невыносимо.
- Представь себе, я был у этих господ в том же качестве, в каком они сейчас у тебя, - Алва забавлялся, а Альмейда без улыбки, не мигая, смотрел на Бермессера и Хосса, одинаково бледных, - Рамон, что они пьют? - с веселым ужасом спросил Алва - Для меня, помнится, в их доме нашлась Черная кровь.
- Хорхе! Принеси белого. Самого лучшего, - Альмейда наконец раздвинул губы в усмешке, спросил, глядя на то, как сжимаются от его интонации чужаки: - Северные господа предпочитают белое, так ведь?
Господа согласились, впрочем, наверное, они бы сейчас смолы выпили – и не заметили бы что пьют.
Хорхе принес вина, тост хозяина дома – За герцога Алву! – был принят всеми.
Рокэ жадно припал к бокалу с темным красным напитком, Альмейда пил, не сводя глаз с дриксенцев, те изо всех сил пытались наслаждаться под этим взглядом старой Вдовьей Слезой.
- А знаешь, ведь они меня освободили, - задумчиво заметил Рокэ.
- Даже так? – изумился Рамон, неотрывно глядя на северян, которые судя по судорожным глоткам, пытались запить невидимых ежей.
- Представь себе. История занимательная и длинная, ее я тебе поведаю потом. А пока что, если не возражаешь, у меня есть к ним пара вопросов.
Рамон широко повел бокалом, - Спрашивай.
Теплый ветер колыхнул прозрачные красные занавеси, вечер окрашивал комнату прозрачными тонами, но в углах гостиной уже сгущалась тьма.
- Кто сейчас правит Дриксен? – Герцог Алва внимательно смотрел на дриксенцев. - Веснушчатый Регент?
Северяне вразнобой кивнули.
- Все его приняли? – С интересом спросил Рокэ.
- Как сказать, - начал Бермессер и умолк.
- Кто не принял, уже того, - Хосс поставил свой опустевший бокал на столик, очень осторожно, его пальцы подрагивали, - в Рассветных садах.
- Не сомневался. Говорят, он вдовец, Регент ваш? Полагаю, скоро ждать новой свадьбы? – Синие глаза Ворона смотрели остро, - Кому он сделал предложение?
- В Дриксен сейчас гостит дочь Хайнриха, - Бермессер облизал губы, Хохвенде ему простит, свадьбе быть как только листья пожелтеют, зная Амадеуса, Медведица, наверное уже понесла, - Кримхильде осиротела.
- Как вовремя, - Ворон с явным удовольствием отпил вина, - Ну что ж, все усилия Лионеля пошли прахом. Он будет раздосадован.
- А что ваш флот? – Альмейда широко улыбнулся.
- Понемногу восстанавливается, - тихо сказал Бермессер.
Его доля в восстановлении флота была львиной, несмотря на вложение в морские дела конфискованных имуществ Марге, Кальдмеера и других несогласных с правлением Хохвенде.
Алва посмотрел на северян с улыбкой:
- Причина, по которой вы оказались здесь должна быть серьезной, господа. Вместо того, чтоб готовиться к свадьбе регента или срывать себе голоса на верфях, вы потеете от ужаса в логове Рамона, ну какого Леворукого?
- Так мы не напрашивались, - криво усмехнулся Хосс, - Нас убедительно пригласили.
- Вообще-то неудобно выгонять гостей… - задумчиво протянул Алва.
- Мы не обидимся, наоборот, будем признательны, - торопливо сказал Хосс, который считал, что Бермессер со своей щепетильностью пропускает удачные моменты. И верно, южане засмеялись, дышать стало как-то легче.
- Основной причиной был ты, - просто сказал Рамон, наливая Алве вина, - ты и твоя неволя. Кровная месть. Дриксен плясала под дудку Гайифы, тебя держали в Багерлее, я собирался перетопить всех гусей, эти двое остались и вот.
Упомянутые «эти двое» отлично знали кто и под чью дудку плясал, поэтому старались не смотреть ни на собеседников ни друг на друга и скромно молчали. Кроме того Бермессеру хотелось напомнить, что есть третий недотопленый гусь, Кальдмеер, но это было бы низко и он промолчал.
- Я жив, - улыбнулся Рокэ, - А эти господа против воли, но от всей души способствовали моей свободе. При том, что сами вскоре загремели в заключение.
- Распоряжайся, соберано, - Бермессера потряс этот веселый и нежный тон, с которым огромный марикьяре выговорил это «соберано», на бледных щеках северянина вспыхнул румянец, ему стало неловко, словно ни на ком из присутствующих в гостиной не было одежды. Обоюдная нежность двух самых страшных южан, по его мнению, наводила на странные мысли. С тех пор, как Вернер стал принимать тинктуру, он часто загорался странными мыслями. Впрочем, сердце перестало болеть, но сны стали до крайности непристойными вот и теперь следовало бы о спасении подумать, так нет, в голову Бермессера лезла совершенная несусветица. И он не был такому рад- сгорал от смущения.
- Мне нужны те, кого Хохвенде знает, кому поверит. Необходимо отправить послание новому кесарю, - Рокэ отставил бокал.
- Регенту, - еле выдавил Бермессер. Спорить с герцогом Алвой в присутствии адмирала Талига Альмейды и в свете призрачной надежды на спасение было страшно.
- Как бы мы его не называли, -махнул рукой Алва, - Талиг признает его кесарем и позже его династию, нам всем следует прийти в себя...
Синие глаза талигского герцога смотрели на северян в упор: - Чтобы встретится снова. Но я вижу, у вас лихорадка, господин Бермессер, может быть, вы останетесь в этом гостеприимном доме до своего выздоровления, с нами?
- Нет, я здоров, - Вернер побледнел от такой перспективы, а потом опять его лицо загорелось, - Я просто взволнован.
- Мы вместе поедем, - Хосс быстро оправился и от страха и от потрясения и от радости: - Если господин Альмейда нас отпустит, мы дали слово без его воли не покидать его.
- Можете меня покинуть, но… - Положив ногу за ногу, Рамон смотрел на дриксенцев в упор, сцепил пальцы, поверх пришлась покалеченная рука, щеки Вернера отчего-то снова вспыхнули, на талигцев он не мог смотреть, мысли были ужасны, недостойны, слишком трусливые даже для него. Бермессер уставился в красно-алые узоры ковра, очерченные черным.
- …до нашей следующей встречи, - Альмейда провел взглядом по обоим чужакам, - Тогда уж не обессудьте, господа, вам будет так плохо, что потом даже станет хорошо.
- Или наоборот, - усмехнулся Алва, являя северянам иную сторону своей личности, темные слухи о которой будоражили всех со времени появления младшего сына Алваро на политической сцене: - Вам будет так хорошо, что потом станет плохо, подумайте и сделайте выбор.
Предложенные варианты превратили дриксенцев в две соляные статуи. Пока они мучительно пытались наиболее дословно перевести для себя на дриксен сказанное фрошерами, Альмейда хлопнул в ладоши:
- Хорхе! Проведи этих господ по моему Лабиринту, покажи им. Может быть, найдут знакомых. Но недолго, там холодно, а здоровья мои гости слабого, - черные глаза смотрели тяжело и пристально.
- Посмотрите внимательно на то, что вам сейчас покажут, - интонации Альмейды были непередаваемыми, каждое слово падало гостям вместе с их сердцами куда-то в пятки,
- И увиденное запомните. Топиться же при встрече не советую, половина из тех, кого вы увидите так или иначе пыталась свести счеты с жизнью, мне это не понравилось. Идите. На рассвете третьего дня я отправлю вас на корабле в Ардору. Доберетесь через ваше посольство в Дриксен, насколько я знаю, дриксенский посол в Ардоре человек достойный в высшей степени.
Дриксенцев словно вымело вслед за крепышом Хорхе, впрочем тот успел воссиять восхищенным взором на обретенного соберано.
- Роке, - это обращение Рамон смаковал, как же долго ему не приходилось выговорить дорогое имя, - по-хорошему мне бы наградить надо этих гусей за тебя.
- Жизнь – вот достойная награда… - герцог Алва полюбовался вином на свет, - Ты же не успел их пощипать?
Альмейда рассмеялся: - Как раз собирался, да ты спас бедняг.
- Ну вот, зная твои привычки, я с долгами с лихвой расплатился. А с учетом того, что они сейчас увидят… Кстати, Бермессер от ужаса не свихнется?
- Разве что от восторга, что этого избежал. – Рамону было все равно, кто свихнется, он видел, как золотой луч пересекает руку Рокэ, это напомнило что-то давно забытое из Алвасете, кажется, они ловили кусачую рыбу и купались, - Ты сейчас будешь писать письма?
- Письма подождут, - Усталый разочарованный политик остался в прошлом, Алва сверкнул зубами, - Ты единственный человек, который встал рядом со мной перед соберано Алваро, когда от его гнева согнулось все живое и в прах поверглись камни, а я столько тебе должен рассказать. Мне нужна гитара и еще «Черной крови».
- Будем петь и плакать? – Припомнил старую присказку Алвы Рамон.
- Будем петь, - сквозь Рокэ проглянул теньент Рубен Аррохадо, - а плакать придется нашим врагам.
Гитарный перебор проводил уходящее солнце. Зажглись свечи и наступила короткая в этих краях ночь.
К о н е ц
Все казалось просто поначалу: «Селезень» жался к берегу, чуть ли не по рифам полз, опытный контрабандист, который его вел, знал, что с линнеалом ему не тягаться. Бермессер уже предвкушал, как они возьмут этого торговца и как ему найдут и приведут прячущегося Оружейника… Сколько двусмысленных острот можно будет сочинить и пустить по салонам столицы. Он поправил долгожданную адмиральскую перевязь, азартный, счастливый, вдыхал соленый морской ветер, который изысканно дополнялся ароматом цитронной травы от его платка. И вроде бы все шло так, как было сорок раз проговорено, а потом незамеченная и нежданная появилась «Астэра».
А вслед за ней «Марикьяра», «Черный Лев» и «Франциск Великий».
Достаточно, чтоб страстно надеясь, что все происходящее только ночной кошмар, не спускать флаг (милости от фрошеров никто на «Звезде» не чаял получить) и ждать. «Астэра» брала на абордаж «Селезень», но Бермессер больше не смотрел в ту сторону. Его взгляд был прикован к «Франциску», гибель скорее всего придет оттуда. Но смерть приняла человеческое воплощение - сам Хулио Салина поднялся на борт «Верной Звезды», впрочем причину таких почестей северяне поняли быстро.
- Адмирал Альмейда милостиво дарует жизнь дриксенским морякам и отпускает сегодня этот корабль, - Надменный марикьяре в черно-белой вражеской форме провел равнодушным взглядом по северянам, голос у него был хороший, звучный, говорил капитан «Марикьяры» на талиг, не сомневаясь, что его поймут, хотя о Салине знали, что дриксен он владеет в совершенстве: - Взамен он желает видеть у себя господ Бермессера и Хосса.
Бермессер любил общее внимание и ему нравилось, когда от его решения зависели судьбы многих, но в самом страшном сне он не мог предвидеть такой ситуации. Одно дело, когда деваться некуда и пощады не будет никому и совсем иное – возможность спасти своих людей. Которые столько лет бок о бок с адмиралом в каких только перипетиях не бывали. Они боготворили Бермессера, он был не только придирчив, но и щедр. Им гордились и ему верили.
А хороша формулировка Альмейды – не пленники, с которыми принято обращаться по человечески даже у марикьяре, не гости, которых обижать запрещено еще со времен Абвениев. Альмейда же ясно выразился: «Желает видеть у себя», что ничего хорошего не предполагает.
- Мы согласны, - услышал Вернер свой голос. Порадовался тому, что смог выговорить это ровно. И властно поднял руку в ответ на ропот моряков, больше сказать он не мог ничего, но так вышло даже еще лучше.
- А Хосс? – поднял брови Салина.
- Ты слышал адмирала, - Хосс подошел, уверенный в себе, спокойный и для Бермессера это было некоторой поддержкой. Теперь не следовало выказать слабость своим людям, и он насколько хватило голоса и душевных сил официально приказал «Верной Звезде» держать курс на Дриксен, назначил нового капитана. Попрощался, услышал, как Хосс кому-то, наверное, племяннику говорит – Долгие проводы… хоть выходцем, да загляну, не вешай нос. Уходите сразу, ждать тут нечего. Спокойных волн и попутного ветра! – сказал он громче, обводя взглядом моряков.
Двигаясь словно во сне, Бермессер покинул борт своего корабля, в вельботе он сидел, совершенно ослабев, равнодушный к насмешливому взгляду Салины. Его едва хватило на то, чтоб не опозорившись чужой поддержкой, подняться на борт «Франциска», ноги подгибались. Бермессер видел, что ветер попутный «Верной Звезде», смотрел вслед стремительно удаляющемуся кораблю и становилось чуть легче.
На его плечо тяжело легла широкая рука, Вернер повернул голову, увидел алый шелк четырехпалой перчатки, поверх нее на безымянном пальце массивный перстень с темным красным же камнем, море взметнулось вверх, поменявшись с небом местами, серое лицо Хосса, на горизонте тает призрачная «Верная Звезда», солнце опалило глаза Вернера и погасло.
***
- У этого человека слабое сердце, - лекарь прищурившись, накапал темную тинктуру с резким запахом в маленькую рюмочку, - Он терял сознание прежде?
- Да, было такое, в «Печальном лебеде», пока нас не перевели в Морской дом. – Бывший капитан «Верной Звезды» стоял рядом, не сводя глаз с лежащего на высоких подушках Бермессера.
- Сможешь вылечить? – не с такого Альмейда собирался возобновлять это знакомство.
- И вылечить и при любых обстоятельствах поддержать жизнь смогу, - смуглый лекарь понимал с полуслова, - Он будет жить столько, сколько вы пожелаете, альмиранте.
- Разве что не решит откусить себе язык и истечь кровью, - пожал плечами Салина, - на его месте я бы так сделал.
- Я отпустил «Верную Звезду», - коротко бросил Альмейда, - взамен на этих двоих.
- Позвольте мне остаться с адмиралом цур зее, - Хосс неторопливо двинулся к к марикьяре, держа руки на виду, двумя пальцами вытянул из ворота большую эсперу, золото и камни, впору эсперадору, а не моряку, сдернул ее, разорвав цепь, положил в ладонь Альмейды.
- Я не стану пытаться убить его или себя или кого-нибудь из вас.
Салина презрительно скривил губы, но альмиранте повертев эсперу в руке, нажал на лучи, потом на рубин и вместо ушедших двух лучей выщелкнулось недлинное и неяркое лезвие.
Хулио захотелось прибить этого чужака к носовой фигуре гвоздями. Но альмиранте кивнул:
- Да, ты не сделаешь этого.
Эсперу Альмейда бросил обратно Хоссу, тот поймал.
- Оставайся с Бермессером, делай, что лекарь скажет, мне не нужен немощный калека.
***
- Морские команды марикьяре напоминают крики чаек, - Вернер слабо улыбнулся. Лекарь на «Франциске» был отличным, он считал, что свежий воздух поднимет северянина скорее тинктур и как только смог, отменил все, кроме одной, особенно смердящей и едкой на вкус.
Взамен дриксенцы наслаждались ежедневно свежим воздухом, под присмотром, разумеется, но они ни разу не сделали попытки нарушить договоренность с Альмейдой. В конце-концов, обмен был честным, увы, над морем, врать в таких обстоятельствах – означало обречь себя на вечные скитания. Вдобавок, оба были не слишком добрыми, но эсператистами, а в Эсператии место самоубийц определялось предельно четко.
- Мне больше прочей чужой речи нравится агарисская, - вздохнул Хосс, - такое четкое звучание слов, хотя и шипящее. Нет, лучше дриксен нет языка. А помнишь ту куртизанку из Агариса? То есть, она говорила, что она оттуда, и была нарасхват. Ну, Искорка, Рыжая везде, Амели.
Бермессер улыбнулся, куртизанка была великолепна, а он тогда хватил лишнего и был в ударе.
И угораздило его в том борделе встретится с Оружейником, Хосс утверждал, что Вернер перехватил девушку именно у Ледяного. Создатель знает правда это была или нет, но было приятно.
Они говорили о чем угодно, оба старались вспоминать хорошие моменты, не касаясь грядущего, и не трогая судьбы Фельсенбурга и Кальдмеера.
Но в один из дней они увидели землю, черные скалы, величественные, круто уходящие вверх.
- Ну вот кажется и все, - Бермессер посмотрел в глаза старому другу, тот невесело улыбнулся и впервые не попытался поискать выход из сложившейся беды, просто пожал руку Вернеру и промолчал.
«Франциск» уверенно шел к берегу.
***
- Мое пристанище, - Альмейда указал дриксенцам на обитые алым кресла, северяне, ослепленные разными оттенками красного цвета шпалер и занавесей, повиновались молча, чувствуя себя в борделе или в Закате. Ни Бермессеру ни Хоссу не нравились эти сравнения, ни порознь, ни в сочетании. Лекарь, сопровождавший их, оставил на столике между креслами тинктуру в темной бутылочке и наполненную рюмочку, Хосс проводил его хмурым взглядом.
Рамон усмехнулся, наверное этот дрикс унижен, скорее всего он привык к вооруженному сопровождению и кандалам, как к соответствующей оценке своих возможностей, а тут ходит в компании лекаря, тинктуру подносит, губы товарищу белым платочком утирал, не стесняясь, пока второй гусь сам не зашевелился. Смирился Хосс, видимо счел «Верную Звезду» достойной платой за все, что будет.
Вот Бермессер, тот сидит с видом заглянувшего из Рассветных садов мученика, его Рамон рассматривал с удовольствием, бледный, несчастный, но ухоженный и в условиях неволи. Локон к локону, даже нашел обо что ногти полировать, блестят, хотя чем ему еще заняться было?
И оба они способствовали тому, что Рокэ оказался в Багерлее.
Альмейда не забывал, что потерял палец в битве с этими гусями, напоминание похлеще его любимых узелков, как посмотрит на руку, так и вспоминает Бермессера. Наверное, тут скорее Оружейник виноват, но он, Рамон, тогда изумленно пялился в подзорную трубу на лощеного придворного в вице-адмиральской форме, который застыл в изящной позе, словно с него писали портрет в полный рост, потом передвинулся – и снова вид, как для ваятеля или гравера. Красуется, платочком пылинку смахнул с обшлага и дальше стоит. Альмейда тогда упустил хороший момент для атаки и теперь тоже вменял это в вину Бермессеру. Потом еще Вальдес просветил по поводу личности этого гуся, спасибо ему. Тогда зацепило Рамона, все свои редкие неудачи он вешал на трусоватого северянина, помнил о нем, охотился. Два раза уходил Бермессер в Эйнрехте от похищения, знал ли он, кто инициатор? Везунчик на суше, этот человек с упорством обреченного лез в море.
И Альмейда принял решение – взять себе, а потом забыть и жить дальше. Мало ли у него таких невольников в прорубленных в скале пещерах лабиринта гремят цепями до скончания своих дней?
Сложилось удачно, единственного человека, готового, по собранным сведениям мстить за Бермессера, получилось забрать вместе с ним. Рамон не относился к мести, как к чему-то несерьезному. Сам был мстителен, знал что такое жажда мести. Рокэ для него был больше, чем другом, родной душой, еще со времен Алвасете, где они оба родились и мальчишками росли вместе. И флот дриксов он топил во имя этой дружбы. Он тогда не отдавал приказ вытаскивать гусей из воды, но и запретить забыл, вот почему им удалось так хорошо разыграть карту Кальдмеера. Он отыграется на этих двух гусях от души, может быть потом позволит им утопиться, если смогут, например в мелкой луже, но сперва спросит как там, в Дриксен.
Рамон с удовольствием уселся напротив, взял из вазы орех, жестом пригласил угощаться северян.
Дриксенцы послушно взяли из гостевых ваз не глядя, один засахаренный ломтик цитрона, второй орех и стараясь не подавиться, ели. Бермессер косился на алые комнатные лилии, какие растут только в Алвасете, здесь они росли в глиняных горшках, выкрашенных в темно-вишневый цвет, сейчас отчего-то напоминали поминальные огни, может быть оттого, что солнце садилось, а лилии были такими алыми. Хосс взглянул на Рамона, опустил глаза, наверное, тоже проникся погребальным настроением, да еще и те смолы, которые курили в домах южан, на Севере жгли только в траурные дни. Оба гостя сидели смирные, как овечки, покорно ждали слова Рамона… или действия. Они все ему расскажут. Об этом знали все трое.
В глубине дома послышались возгласы, северяне переглянулись, особо они ни на что не надеялись и остатки надежд пошли прахом, когда в комнату ворвался Рокэ – прямо из юности Альмейды, синеглазый, веселый… живой.
Рамон не встал из кресла – взлетел, жадно глядя – не выходец, не видение, плоть, кровь, на щеке свежая царапина, смех. Твердая плоть, крепкие руки и синие веселые глаза, живой!
- Пока в ваше гнездо доберешься, маркиз Альмейда, можно состариться! – а потом, задушенно – Твоя сентиментальность меня убивает, мы же не северяне, разожми свои клещи! Прибереги объятия для женщин, Рамон!
- До меня доходили слухи, - свистящим шепотом – перехватило от счастья горло – просипел Альмейда – но о тебе говорили, как о самозванце. Шрамов нет, моложе, может сын. А это – ты.
- А это я, - подтвердил Рокэ, - и более я, чем когда-либо. О, у тебя гости!
- Я с тобой поделюсь, - Рамон небрежно шевельнул пальцами, - это не совсем гости.
- Как интересно, - в голосе кэналлица было вежливое удивление: - А ведь мы знакомы.
После этих слов герцога Алвы очень прямо сидящий Бермессер дрожащей рукой поднес свою рюмку к губам и торопливо выпил тинктуру. Хосс взял бутылочку, взболтал круговым движением и тоже сделал приличный глоток.
- Запахло ядом. Это вы сейчас дружно решили отравиться? – Поднял бровь Алва, - так обрадовались нашей новой встрече?
Северяне подавленно молчали.
- Не знал, что была старая встреча. - Рамон просто взглянул на дриксенцев, отмечая, как они оба – оба! – вжались в кресла. В нем закипала кровь, он чувствовал ,что шея у него багровеет от гнева, но даже просто думать о том, что Рокэ – его брат, друг, его Рокэ – был у этих недорыб в плену – было невыносимо.
- Представь себе, я был у этих господ в том же качестве, в каком они сейчас у тебя, - Алва забавлялся, а Альмейда без улыбки, не мигая, смотрел на Бермессера и Хосса, одинаково бледных, - Рамон, что они пьют? - с веселым ужасом спросил Алва - Для меня, помнится, в их доме нашлась Черная кровь.
- Хорхе! Принеси белого. Самого лучшего, - Альмейда наконец раздвинул губы в усмешке, спросил, глядя на то, как сжимаются от его интонации чужаки: - Северные господа предпочитают белое, так ведь?
Господа согласились, впрочем, наверное, они бы сейчас смолы выпили – и не заметили бы что пьют.
Хорхе принес вина, тост хозяина дома – За герцога Алву! – был принят всеми.
Рокэ жадно припал к бокалу с темным красным напитком, Альмейда пил, не сводя глаз с дриксенцев, те изо всех сил пытались наслаждаться под этим взглядом старой Вдовьей Слезой.
- А знаешь, ведь они меня освободили, - задумчиво заметил Рокэ.
- Даже так? – изумился Рамон, неотрывно глядя на северян, которые судя по судорожным глоткам, пытались запить невидимых ежей.
- Представь себе. История занимательная и длинная, ее я тебе поведаю потом. А пока что, если не возражаешь, у меня есть к ним пара вопросов.
Рамон широко повел бокалом, - Спрашивай.
Теплый ветер колыхнул прозрачные красные занавеси, вечер окрашивал комнату прозрачными тонами, но в углах гостиной уже сгущалась тьма.
- Кто сейчас правит Дриксен? – Герцог Алва внимательно смотрел на дриксенцев. - Веснушчатый Регент?
Северяне вразнобой кивнули.
- Все его приняли? – С интересом спросил Рокэ.
- Как сказать, - начал Бермессер и умолк.
- Кто не принял, уже того, - Хосс поставил свой опустевший бокал на столик, очень осторожно, его пальцы подрагивали, - в Рассветных садах.
- Не сомневался. Говорят, он вдовец, Регент ваш? Полагаю, скоро ждать новой свадьбы? – Синие глаза Ворона смотрели остро, - Кому он сделал предложение?
- В Дриксен сейчас гостит дочь Хайнриха, - Бермессер облизал губы, Хохвенде ему простит, свадьбе быть как только листья пожелтеют, зная Амадеуса, Медведица, наверное уже понесла, - Кримхильде осиротела.
- Как вовремя, - Ворон с явным удовольствием отпил вина, - Ну что ж, все усилия Лионеля пошли прахом. Он будет раздосадован.
- А что ваш флот? – Альмейда широко улыбнулся.
- Понемногу восстанавливается, - тихо сказал Бермессер.
Его доля в восстановлении флота была львиной, несмотря на вложение в морские дела конфискованных имуществ Марге, Кальдмеера и других несогласных с правлением Хохвенде.
Алва посмотрел на северян с улыбкой:
- Причина, по которой вы оказались здесь должна быть серьезной, господа. Вместо того, чтоб готовиться к свадьбе регента или срывать себе голоса на верфях, вы потеете от ужаса в логове Рамона, ну какого Леворукого?
- Так мы не напрашивались, - криво усмехнулся Хосс, - Нас убедительно пригласили.
- Вообще-то неудобно выгонять гостей… - задумчиво протянул Алва.
- Мы не обидимся, наоборот, будем признательны, - торопливо сказал Хосс, который считал, что Бермессер со своей щепетильностью пропускает удачные моменты. И верно, южане засмеялись, дышать стало как-то легче.
- Основной причиной был ты, - просто сказал Рамон, наливая Алве вина, - ты и твоя неволя. Кровная месть. Дриксен плясала под дудку Гайифы, тебя держали в Багерлее, я собирался перетопить всех гусей, эти двое остались и вот.
Упомянутые «эти двое» отлично знали кто и под чью дудку плясал, поэтому старались не смотреть ни на собеседников ни друг на друга и скромно молчали. Кроме того Бермессеру хотелось напомнить, что есть третий недотопленый гусь, Кальдмеер, но это было бы низко и он промолчал.
- Я жив, - улыбнулся Рокэ, - А эти господа против воли, но от всей души способствовали моей свободе. При том, что сами вскоре загремели в заключение.
- Распоряжайся, соберано, - Бермессера потряс этот веселый и нежный тон, с которым огромный марикьяре выговорил это «соберано», на бледных щеках северянина вспыхнул румянец, ему стало неловко, словно ни на ком из присутствующих в гостиной не было одежды. Обоюдная нежность двух самых страшных южан, по его мнению, наводила на странные мысли. С тех пор, как Вернер стал принимать тинктуру, он часто загорался странными мыслями. Впрочем, сердце перестало болеть, но сны стали до крайности непристойными вот и теперь следовало бы о спасении подумать, так нет, в голову Бермессера лезла совершенная несусветица. И он не был такому рад- сгорал от смущения.
- Мне нужны те, кого Хохвенде знает, кому поверит. Необходимо отправить послание новому кесарю, - Рокэ отставил бокал.
- Регенту, - еле выдавил Бермессер. Спорить с герцогом Алвой в присутствии адмирала Талига Альмейды и в свете призрачной надежды на спасение было страшно.
- Как бы мы его не называли, -махнул рукой Алва, - Талиг признает его кесарем и позже его династию, нам всем следует прийти в себя...
Синие глаза талигского герцога смотрели на северян в упор: - Чтобы встретится снова. Но я вижу, у вас лихорадка, господин Бермессер, может быть, вы останетесь в этом гостеприимном доме до своего выздоровления, с нами?
- Нет, я здоров, - Вернер побледнел от такой перспективы, а потом опять его лицо загорелось, - Я просто взволнован.
- Мы вместе поедем, - Хосс быстро оправился и от страха и от потрясения и от радости: - Если господин Альмейда нас отпустит, мы дали слово без его воли не покидать его.
- Можете меня покинуть, но… - Положив ногу за ногу, Рамон смотрел на дриксенцев в упор, сцепил пальцы, поверх пришлась покалеченная рука, щеки Вернера отчего-то снова вспыхнули, на талигцев он не мог смотреть, мысли были ужасны, недостойны, слишком трусливые даже для него. Бермессер уставился в красно-алые узоры ковра, очерченные черным.
- …до нашей следующей встречи, - Альмейда провел взглядом по обоим чужакам, - Тогда уж не обессудьте, господа, вам будет так плохо, что потом даже станет хорошо.
- Или наоборот, - усмехнулся Алва, являя северянам иную сторону своей личности, темные слухи о которой будоражили всех со времени появления младшего сына Алваро на политической сцене: - Вам будет так хорошо, что потом станет плохо, подумайте и сделайте выбор.
Предложенные варианты превратили дриксенцев в две соляные статуи. Пока они мучительно пытались наиболее дословно перевести для себя на дриксен сказанное фрошерами, Альмейда хлопнул в ладоши:
- Хорхе! Проведи этих господ по моему Лабиринту, покажи им. Может быть, найдут знакомых. Но недолго, там холодно, а здоровья мои гости слабого, - черные глаза смотрели тяжело и пристально.
- Посмотрите внимательно на то, что вам сейчас покажут, - интонации Альмейды были непередаваемыми, каждое слово падало гостям вместе с их сердцами куда-то в пятки,
- И увиденное запомните. Топиться же при встрече не советую, половина из тех, кого вы увидите так или иначе пыталась свести счеты с жизнью, мне это не понравилось. Идите. На рассвете третьего дня я отправлю вас на корабле в Ардору. Доберетесь через ваше посольство в Дриксен, насколько я знаю, дриксенский посол в Ардоре человек достойный в высшей степени.
Дриксенцев словно вымело вслед за крепышом Хорхе, впрочем тот успел воссиять восхищенным взором на обретенного соберано.
- Роке, - это обращение Рамон смаковал, как же долго ему не приходилось выговорить дорогое имя, - по-хорошему мне бы наградить надо этих гусей за тебя.
- Жизнь – вот достойная награда… - герцог Алва полюбовался вином на свет, - Ты же не успел их пощипать?
Альмейда рассмеялся: - Как раз собирался, да ты спас бедняг.
- Ну вот, зная твои привычки, я с долгами с лихвой расплатился. А с учетом того, что они сейчас увидят… Кстати, Бермессер от ужаса не свихнется?
- Разве что от восторга, что этого избежал. – Рамону было все равно, кто свихнется, он видел, как золотой луч пересекает руку Рокэ, это напомнило что-то давно забытое из Алвасете, кажется, они ловили кусачую рыбу и купались, - Ты сейчас будешь писать письма?
- Письма подождут, - Усталый разочарованный политик остался в прошлом, Алва сверкнул зубами, - Ты единственный человек, который встал рядом со мной перед соберано Алваро, когда от его гнева согнулось все живое и в прах поверглись камни, а я столько тебе должен рассказать. Мне нужна гитара и еще «Черной крови».
- Будем петь и плакать? – Припомнил старую присказку Алвы Рамон.
- Будем петь, - сквозь Рокэ проглянул теньент Рубен Аррохадо, - а плакать придется нашим врагам.
Гитарный перебор проводил уходящее солнце. Зажглись свечи и наступила короткая в этих краях ночь.
К о н е ц
@темы: тексты
Вернер хорош, бедняжка
ладно, многоХосс лапушка в своей поддержке и заботе о Вернере, их дружба мне додает лучше любых пейрингов
Что касается Альмейды - и этот человек еще попрекал Вальдеса его пристрастиями, когда тот трепался на совете о "дорогом Вернере" )))
Бедолага Бермессер - вот так стоишь мирно на шканцах, а тебя уже обвинили во всех грехах! Ядра и абордаж как-то душевнее, чем чувство прекрасного у Альмейды
Интересный момент, где Альмейда отмечает, что трусоватый Бермессер упорно ходит в море, видно, что у него не то чтобы рвется шаблон, но его это цепляет.
Кстати, Кальдмеера с Селезня Вальдес себе загреб?
Отличная трилогия получилась, с удовольствием перечитала с начала!
За приятные слова, за накур, за вдохновение)))
Да, Кальдмеер достался Вальдесу.
А Вернер очень неудачно попал. Иметь личным врагом Альмейду так же ужасно, как личным заступником Алву)))
А вы совсем сразу в конец заглянули или до какого то момента сначала дочитали? Мне для дела, чтоб понимать, как интереснее написать.
Альмейда может многое, он наиболее тотальный у Камши. Очень не смешной и как раз в локации Бермессера, вот где посочувствовать можно.
Наверное, вы озвучили главную причину моей симпатии к Вернеру. Трус, но борется. Слаб, но пытается пересилить это ( ну или просто пережить).
Не скажу, что мне это близко в других людях, вся жизнь борьба это норма, но это же Вернер)))
А Вальдес трепался-трепался и разжёг в каменном сердце Альмиранте огонь страсти. Хуже подставить своего злейшего друга Бермессера он не мог.
За приятные слова, за накур, за вдохновение)))
Вам спасибо за ваши истории!
А вы совсем сразу в конец заглянули или до какого то момента сначала дочитали? Мне для дела, чтоб понимать, как интереснее написать.
А вот с первых абзацев, как Франциск подошел и Салина приглашение Альмейды озвучил.
Альмейда тяжелое впечатление производит, что-то мощное, неотвратимое и безжалостное как стихия, и при этом разумное и непредсказуемое. Он действительно страшный.
Наверное, вы озвучили главную причину моей симпатии к Вернеру. Трус, но борется. Слаб, но пытается пересилить это ( ну или просто пережить).
Не скажу, что мне это близко в других людях, вся жизнь борьба это норма, но это же Вернер)))
И эта его черта как-то очень приходится по сердцу и вызывает уважение и сочувствие. Он вообще как-то очень живо и полно воспринимается.
Ваша характеристика Альмейды идеальна. Не первый год я для себя прикидываю, чем можно повлиять на решение Альмейды так, чтоб потом не стать ему кровным врагом. По-моему его нельзя разжалобить или уговорить, разве что при каком то особом сочетании обстоятельств и гормонального состояния Альмейды.
А каким ещё может быть человек, который держит свой флот в кулаке и которого опасается даже Вальдес.
Живо и полно Вернер воспринимается имхо как раз потому, что его слабости видны. Он не в белом плащике, до чего-то недотягивает, но старается. Паркетный шаркун не в море лезет, а на балах танцует, а Вернер все время ищет себе приключения в морской стихии.
А по поводу того, что он рвется в море, несмотря на, Альмейду это забавляет. Мотылек летит на огонь.
И это в нем привлекает, он, несмотря на все сложности, все равно остается собой. Вот нравятся ему море-интриги-кружева, и он ходит в море, и мирится и с фрошерами, и с корабельным бытом, оказывается в оппозиции кесарю и посреди заговоров, причем не в качестве мебели, носит свои шарфики, несмотря на насмешки, и думает о красе ногтей. И понимаешь, что это требует и силы, и смелости, и внутреннего стержня и честности перед собой. Это красиво
А по поводу того, что он рвется в море, несмотря на, Альмейду это забавляет. Мотылек летит на огонь
Почему-то думается, что Альмейда будет его в море ждать )) И был бы разочарован, если б Вернер слинял в кусты на берег. И Вернер же в море выйдет!
По-моему его нельзя разжалобить или уговорить, разве что при каком то особом сочетании обстоятельств и гормонального состояния Альмейды.
Ну да, навязать ему чужую волю или внушить что-то без его желания не выйдет. И переубедить его сложно, там мощное рацио. И эта рациональность и эмоции держит под контролем. Причем не потому что там эмоциональные бури, которые он просто давит. Он сам себе и буря, и волнорез, когда ему захочется.
И каким приятным и даже славным человеком у вас получается Бермессер. Живым и нормальным.
Не то, что у Камши))Альмейда - прям знатное чудовище.
Всё так живо, так классно!
Не то чтоб Кальдмеер шепчется со своими приближенными потому что происхождение простое, просто он такой человек. Лидер не посмотрел бы на то, что Вернер граф и родич кесаря. На море бог он, Кальдмеер. И всё. Без шептаний по кабакам. Виноват- получай, отличился- молодец.
И да, вы правы. Альмейда всегда будет ждать Бермессера. Никогда не забудет о нём. Но Вернер моря не оставит.
Louis Lorraine, спасибо)
В компании Альмейды даже выходец станет живым и нормальным, как мне кажется.
Ну и любой человек это не вывеска Трус, Подлец и т.д. Властный зверь Альмейда помнит о детстве в алвасете, он тот человек, который был с теньентом Рубеном при ловле капера-призрака, не оставил Рокэ одного с отцом, они вместе стояли перед собрано Алваро (который, имхо был пожестче парового катка) и ловили молнии и громы разгневанного правителя кэналлоа, мысленно видя себя гребцами на галерах. После этого разговора Альмейда утратил способность бояться чего-либо ( она осталась лежать под столом собрано), а Рокэ стал тем, кем стал.
А ещё я считаю, что личность человека прекрасно раскрывается в момент когда он напуган.
А вы правы, пожалуй! У них в плане рабочей дисциплины довольно много общего. И думается, список претензий к Бермессеру у Альмейды-начальника был б куда меньше, чем у Кальдмеера. Во всяком случае, за порядок на корабле он бы его точно не шпынял и за шарфики тоже. У него Вальдес вон в матросской куртке бегает, а сам Альмейда весь в алом, а не в черно-белом ))
читать дальше .
Даже интересно, как бы их взаимодействие протекало. До международных учений Кэртиане еще далеко, противника, против которого Дриксен с Талигом организовались бы в союз, и которого бы объединенный флот громил, тоже нет на горизонте (хотя мориски? - которым надоело сидеть у себя на континенте?). Совместная экспедиция в Бирюзовые земли? - хотя там, скорее, была бы драка за колонии ))
Правда, первое время бы Бермессер с сердечными каплями не расставался, а потом, наверное, пообвык, воспринимая Альмейду как разновидность шторма.
К вопросу о каплях, чем это Альмейда Бермессера поил, читер, что тот своих снов смущался?))
Что касается Кальдмеера, он во многом руководствуется сердцем и довольно плохо разделяет личное и рабочее, что может выливаться в не самые хорошие последствия, как с тем же назначением Бюнца вместо Бермессера. Бюнц, при всей своей безусловной выдающейся личной храбрости и порядочности ранее крупным соединением кораблей не командовал, будучи только капитаном, и по обстоятельствам действовать так и не рискнул, предпочтя остаться со всеми в линии. Нравился Бермессер Кальдмееру - не нравился, но он все же был адмирал с опытом.
Собственно, поэтому Руппи и Вальдес так легко выводят Кальдмеера на эмоции и нужные реакции. Руппи и сам такой же, они в Кальдмеером просто в резонанс входят, а Вальдес искусно это использует.
Кроме того Бермессеру хотелось напомнить, что есть третий недотопленый гусь, Кальдмеер, но это было бы низко и он промолчал.
Вернер
А тинктуры на Франциске самые правильные. Лекарь знает, что Альмейда любит эмоциональных врагов, очень любит. Медик человек опытный, он подготавливал интересующего Альмиранте человека к дальнейшему общению. Чтоб и сердечко подлечить и раскомплексовать. Морисские травы и плоды дикого ямса южных земель чудеса творят. А Бермессер при виде Алвы сразу рюмку осушил, вот его и кидало то в рот, то в жар)
И да, Альмейда в плане начальник подчинённый никогда бы не. И вообще, ему самому предлагают, так звёзды складываются) а он уже решает брать что-то или нет. Но не подчинённого, от которого зависит общее дело.
по поводу того что Вернер не упомянул Кальдмеера хочу заметить, что в отличие от того же Руппи Бермессер четко отделяет своих от чужих. Есть, конечно степени свойства этого. Он очень хотел бы напомнить, но Бермессер старается не делать того, за что потом ему перед собой будет стыдно. Его отец недалеко от собрано Алваро ушел и его голос будет греметь в мыслях Вернера во всех мало благовидных его поступках всю его жизнь.
Ага. Между собой грызться можно, но не перед внешним врагом. Это вопрос банального самоуважения.