Внимание!
Главная
Все дневники
Список избранных
Случайный дневник
@дневники: изнутри
"Старые грехи отбрасывают длинные тени" (с) Агата Кристи "Пуаро"
"Боже, храни психику тех, кто воспринимает меня серьёзно". (с) "Корпорация Зла"
URL
воскресенье, 08 июня 2025
06:50
Закатный рок-н-ролл
Когда я искал узаконенный ВВК герб Хосса (красивый, кстати, спасибо автору), нечаянно обрёл новости про близость Бюнцев Хоссам.
И ещё разное. Я ж только сейчас на лестницу сходил.
Теперь лежу на психологической кушетке, рядом Альмейда, который спрашивает - Хочешь поговорить об этом?
Хотя пристрастное отношение Бюнца становится понятным.
P.S. я чего страдаю-то: столько возможностей открывается, это ж жизни не хватит воплотить.
А ещё мне интересно обходить узкие рамки, чувственный джен, слэшный гет. Дарковый юмор. А тут - Бюнц в яблоках. Готовый и на блюде.
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
пятница, 06 июня 2025
14:17
RisterdD посвящается. Фик по ВМФ, Бермессер, Олаф, остальные
Закатный рок-н-ролл
читать дальше
Узелок
-Они вернулись! – Стук в окно и радость: - Ульрика, скорее, бежим встречать! – Молодая женщина накинула платок поярче, выправила толстые русые косы на пышную грудь и побежала за остальными на берег.
В Мехтенберг творилось невообразимое, люди восклицали, кое-кто из торговцев – дело неслыханное – закрывал лавочку и бежал на берег вместе с остальными, попробуй усиди, если сыновья или еще кто из родичей на флоте, то ли на корабле подходит к берегу, то ли нет его давно.
Считали корабли, выкрикивали названия, сбивались, когда поняли, что все корабли вернулись, восклицания стали громче, превратились в крики восторга, когда выяснилось, что среди родных кораблей затесался потрепанный вражеский. Стайки мальчишек месили осеннюю грязь, распевая просто сложенную, прославляющую Олафа Кальдмеера, Адмирала Из Простонародья, песенку. Тут же славили доброго кесаря, который признал заслуги Кальдмеера и дал понять своим поданным, что любой может возвыситься, как Оружейник Кальдмеер.
Кто-то уже размахивал флагом Дриксен, все нетерпеливо ждали, когда на палубах пройдет последняя церемония и лодки вернут им родных и дорогих людей.
Гильдия лекарей была представлена в портовом городе в лучшем виде, повозки, застеленные матрасами с чистым сеном, лекари и их подмастерья, посыльные аптекарей, все ждали моряков, которые быть может, нуждаются в их помощи. Им выпал любопытный шанс, среди раненых было два фрошера, несмотря на охрану, их увезли наравне со своими – гильдия лекарей всегда держалась особняком, не скрывая, что клятва их превыше любой присяги.
Пристань бушевала восторгом, принимая Олафа Кальдмеера, его порывались нести на руках, он шел по ковру из поздних цветов, кто-то из встречающих стелил на грязь свою одежду, женщина, стоявшая промеж двух своих вернувшихся сыновей, покрыла путь перед адмиралом своей шалью, сапоги у Оружейника не коснулись грязи, пока он дошел до деревянного настила улиц.
Сколько же радостных встреч! Сколько счастливых слез и объятий! Кальдмеер уже считается счастливчиком, каждый сын, родившийся в Мехтенберг в ближайшие дни будет назван Олафом. Чужой корабль радовал глаза, переиначивали на родной язык его название «Слава Хексберг», смеялись, торжествуя.
С планширя корабля выгрузили лошадей, теперь с родными встречающими смогли обняться и солдаты. Тут же стоял их свежеиспеченный генерал, молоденький с ярко-русыми волосами, веснушки его не портили. Он негромко отдал распоряжения порученцам, коротко поговорил со встречающими его офицерами, пошутил, поддержал общий смех и покинул одну компанию для другой.
- Граф Бермессер, Хосс, Ило, ну что, наконец-то на родной земле.
- И с пересохшим горлом, - подмигнул ему Хосс.
- Так пойдемте в гостиницу, нам оставлены номера, - лучезарно улыбнулся Хохвенде.
- Надеюсь, Оружейник остановился не с нами? – брюзгливо спросил Бермессер. Вице-адмиральская форма на нем сидела, как влитая, отступлением разве что – и то, если придираться – можно было счесть шарф из дорогого кружева и тончайшей замши цвета шадди с молоком перчатки – графа раздражала невозможность иметь каждое мгновение идеально белые перчатки, каждое пятно он считал своим личным оскорблением и избрал такую полумеру.
- Кальдмеер остановился в соседней гостинице, - пожал плечами Хохвенде. Увидев стоящих неподалеку мальчишек, он порылся в кармане и оделил их монетами, - Купите себе леденцов, ребята, за победу нашего флота.
- И нашей доблестной армии! – Выкрикнул самый грязный и веселый из мальчишек.
Хохвенде засмеялся и кинул находчивому парнишке серебряную монету.
Моряки и солдаты лили пиво и вино по тавернам столь же щедро, как до того проливали свою и вражескую кровь.
Мехтенберг с умилением наблюдал, как встречать героев приехала невеста Отто Бюнца, прославленного капитана и они венчались здесь же и весь город славил молодых, которые с благословения адмирала отбыли в Эйнрехт продолжать свой праздник.
Флотоводцы так же собирались в столицу, но не спешили, давая возможность подготовиться к встрече, и решая насущные вопросы по зимовке.
Готлиб Доннер, Густав Цвайер и знаменитый адмирал в прекрасном расположении духа зашли в одну из харчевен. Доннер, самый молодой и талантливый настолько, что его уже сейчас называли преемником Кальдмеера, уверял, что это лучшая из возможных харчевня и такого темного пива, как там не подают нигде больше.
Олаф Кальдмеер пиво предпочитал светлое, но Доннера любил, как если бы тот был ему младшим братом или единственным сыном и внял уговорам молодого капитана.
При виде гостей, хозяин восторженно заметался и только усевшись, они обнаружили, что за соседним столом расположилась еще одна компания. Раздались вежливые, но прохладные приветствия.
Генерал Хохвенде был наиболее приветлив, вице-адмирал Бермессер Кальдмеера не выносил и Олаф об этом знал, а Хосс просто злился на то, что ему не дали сделать с кораблем фрошеров то, что он собирался. Пепеля взглядом новоприбывших, он прожевал с хрустом маленькую сушеную рыбку с костями вместе и уткнулся в кружку с темным пивом. Такие же стояли и перед Хохвенде с Бермессером, значит Доннер был прав, темное пиво здесь хорошее. Разве что Вернер, который тоже пил обычно светлое, в пику Олафу решил поменять свои привычки. Кальдмеер честно пытался подружиться с заносчивым графом, но вышло так, что, когда он сам был вице-адмиралом, а Бермессер – адмиралом, ошибочным решением графа было устроить возле побережья Хексберг охоту. Охота провалилась, Бермессер пропал на полгода, а Олаф стал адмиралом, сменив неудачника.
Хосс что-то шепнул, почти не разжимая губ и Бермессер ядовито и презрительно улыбнулся.
Олаф заговорил с Цвайером, отхлебнул действительно замечательного пива, похвалил Доннера. Он видел насмешливые взгляды знатных недоброжелателей и помнил, как стал вице-адмиралом, и знал, что слухи об этом все равно ходят и ему не позволят о них забыть, пока он жив и еще какое-то время после его смерти. И положил всю жизнь и все свои способности, чтоб люди знали бы, что он хороший моряк. А прочее… отодвинется на задний план, если Олаф будет хорошим адмиралом.
За соседним столиком раздался смех, Цвайер холодно взглянул в сторону смеющихся, а Олаф порадовался, что Бюнц сейчас далеко. Конопатый бесшабашный и скорый на расправу Отто уже несколько раз сцепился с Хоссом, хотя задевать собирался Бермессера.
- …чистая случайность и притом нелепая, - Бермессер окончил фразу и взялся за пиво, которое после прихода Оружейника утратило всю свою прелесть.
- Думается мне, Альмейда, когда придет в себя, нам эту нелепость припомнит, - лениво отозвался Хохвенде, - Он же марикьяре, у него есть обычай мстить тем, кто на берегу. Мы здесь почти месяц, время у него было. Вот проснемся мы завтра… - он с удовольствием выбрал кусочек зажаренного с чесноком хлеба и полюбовался им - … а у Олафа кинжал в левом глазу до самого матраца.
Бермессер подавился пивом.
- А что, - мечтательно сказал Хосс, - красиво. Нам через две недели только в Эйнрехт выезжать, Альмейда как раз бы успел. Но мне понравилось, как «Ноордкроне» сцепилась с их флагманом. А кто там наших спугнул? Берлингу кошки принесли?
- Себастьян всем удружил, - заметил Хохвенде, - Олафа лишил абсолютной славы – это хорошо, но было бы лучше, если бы Альмейда пошел на дно.
- Кальдмеер бы не стал рисковать, у него в первом плавании наследник Фельсенбургов, - заметил Бермессер, - Я звал мальчика к себе, но кажется, он по уши влюбился в этого простолюдина.
Это замечание рассмешило всех.
- Ну, - понизил голос Хосс, - если судить по опыту Оружейника, с венценосного клинка до герцогского соскользнуть ему будет не слишком сложно.
- Печальный лебедь с усечением языка вполовину, - тихо заметил Хохвенде, - Хосс, уймись!
- В самом деле, Говард, - но Бермессер был явно доволен и расположен шутить, - тебе укоротят язык, нам – уши, Оружейник для нас с тобой слишком дорогая куртизанка.
Хосс гася улыбку, посмотрел поверх голов на Олафа. Тот невозмутимо пил свое пиво, слушая Доннера, который что-то увлеченно рассказывал.
Неужели слухи про кесаря и Кальдмеера – не ложь? Да, Готфрид развлекаясь, ходил на корабле, где служил Оружейник. Да, он отметил способного офицера, вышедшего из низов. И если бы не то, что Хосс и Бермессер, а их молитвами еще и Хохвенде знали про кесаря и Фридриха, и про кесаря от его собственного племянника, Говард бы с удовольствием поверил в то, что Оружейник вознесся так высоко только лишь за свои таланты. Сейчас он смотрел на Кальдмеера иными глазами и видел, что шрам не уродует его лицо, что серые глаза в оправе темных ресниц хороши, что несмотря на происхождение, черты лица Олафа гармоничны и притягивают глаз. А как хорошо он смеется, хоть и редко, вобщем, если отбросить личное отношение и патологическую правильность Кальдмеера, тот был симпатичным человеком. Любопытно, когда он сдался? Сразу, ослепленный венценосностью кесаря и его волей или поломался для приличия? И как ему было потом? Говард вдруг понял, что Кальдмеер на него смотрит. Спокойно и внимательно, словно знает его мысли. И Хосс отвел взгляд.
- Вернер, - укоризненно сказал Хохвенде, - я понимаю твою неприязнь к этому выскочке, но Фельсенбург еще дитя. И заметь, Кальдмеер его в питейное заведение не взял, я уверен, что мальчик читает книги или решает морские задачи.
- Хосс тоже не взял с собой Ило, - парировал Бермессер.
- Только потому, что тот еще спал и я не стал его вытаскивать из борделя, он вчера очень поздно лег, - фыркнул Хосс, - молодому растущему организму отдых жизненно необходим.
Хохвенде выразительно закатил глаза к потолку. И положил руку на эфес своей сабли.
Еще не глядя вверх, Хосс, Доннер и Цвайер последовали примеру Хохвенде, вскакивая. На стропилах под потолком стояли двое. Грохнули выстрелы, оглушительные, слившиеся в один. Таверну заволокло дымом, сверху свалились два тела. Кальдмеер опустил свой пистолет, Бермессер положил на стол свой, с ненавистью глядя на Кальдмеера.
- Как замечательно, что вы оба – отличные стрелки, господа, - заметил Хохвенде, - Надеюсь, кто-то догадался выстрелить в плечо, а не в грудь кому-нибудь из этих господ.
- Я в ногу стрелял, - огрызнулся Бермессер.
- Господа! Господа!!- Трактирщик кинулся к ним, - что же это…
Один из подстреленных приподнялся на локте и плюнул, попав на сапог Цвайеру.
- Фрошерские твари.
Цвайер ударил его ногой, Кальдмеер положил руку подчиненному на плечо.
- А это милейший, шпионы, - невозмутимо сказал Хохвенде, - Несите веревки и зовите лекаря.
***
Спустя два дня пленники заговорили. Один был ранен в плечо, другой в колено и к ним применили все меры, дабы вырвать все сведения, которыми они располагали.
Офицеры Тайной канцелярии то и дело приглашали для допроса участников схватки, то порознь, то сообща и наконец, когда все были вместе, им показали вражеских лазутчиков и предложили послушать результат. Допрос шел на талиг, который понимали все присутствующие.
- Цель визита, - коротко бросил офицер в черном простом мундире, при виде которого Хосс старательно прижал зубами свой язык.
- Убийство, - сипло отозвался один из пленников. Тот, который был черноглаз и смугл молчал, этот походил на бергера. Руки обоих были перевязаны так, что не было видно ни пальцев, ни кистей. Граф Бермессер с ужасом рассматривал эти руки, упуская смысл сказанного вначале и стараясь не думать, как может это выглядеть без наверченных сверху тряпок.
- Чье? – Подал голос второй офицер в черном – молодой, выше чином и явно жестокий, тем более, что при звуках его голоса пленные отозвались оба:
- Кальдмеера.
- Адмирала вашего.
Олаф вздохнул, легонько пожал плечами.
Доннер хмуро смотрел на лазутчиков, Цвайер не проронил ни слова, только кулаки сжал. Присутствующих здесь же Хохвенде, Бермессера и Хосса разрывали противоречивые чувства.
- Кто отдал приказ? – Продолжил допрос главный дознаватель и пленники торопились ему отвечать, заставляя Бермессера с опаской присмотреться к этому человеку.
- Маркиз Альмейда.
- Альмиранте.
- Только ли адмирала Кальдмеера следовало убить? О графе Бермессере речи не шло? – Вдруг спросил второй дознаватель, сразу же испортив Вернеру настроение.
- Шло, - марикьяре обратил лицо с заплывшим глазом к дриксенцам, безошибочно найдя из них графа Бермессера, - Альмиранте желал бы с ним встретиться лично, позже. Сказал, найдет его в любом из морей, со дна поднимет, чтоб поиграться. Уж больно занятный дрикс, сказал, этого гуся напоследок оставит. На сладкое.
Получив от второго дознавателя удар в лицо, пленник упал, оцепеневший Бермессер посмотрел на бергера и понял, что марикьяре говорил правду. У второго фрошера было мечтательное выражение лица, какое бывает у человека при приятных воспоминаниях. И хоть он и опустил глаза под взглядом Вернера, улыбку он подавил не сразу. Наверное, альмиранте был ярок в своих планах на дриксенцев.
- Можете ходить в море без боязни, пока Альмейду не встретите, - ухмыльнулся марикьяре с пола, - у него на «Верную Звезду» особые планы.
- Или если Альмейда не встретит нас, - Доннер Бермессера мягко говоря, не жаловал, но какой ни есть, а соотечественник, кошки его дери. Хосса Доннеру было бы если что немного жаль, тот был проще, понятнее, но смолчать, когда такое обещают дриксенцу, хоть и разряженному хлыщу, у него не вышло.
- Желаю скорой встречи. Вам ваш адмирал цур зее погибель подписал, - марикьяре силился встать, его подняли.
- Теперь на «Франциске» капитаном Аларкон, - продолжал пленник, - Бреве непонятно встанет ли, а альмиранте требуется новый парень для поручений. Альмейда не простит.
- Не понимаю такого отношения, - Негромко заметил Кальдмеер, - речь идет не о личном, а о битве.
- А для альмиранте все – личное дело. Он страну от себя не отделяет. Говорит, что чужие промахи как узелки на память вяжет. Чтоб не забыть потом по заслугам воздать.
Дриксенцы и фрошеры какое-то время смотрели друг на друга, силясь понять.
Вернеру Бермессеру очень хотелось воскликнуть – Но мои-то, мои какие заслуги?!!!, но он смолчал. С заслугами выходило негусто, Хосс справлялся с кораблем без его команд, любой же приказ Кальдмеера Вернеру становился поперек горла, и он как правило все портил, не сообразуясь с результатом или справедливостью. Так что Альмейду с его узелками, он в чем-то даже понимал.
Бермессер задержался с позволения следователей подошел к прикованным пленникам. Те, скованные до полной недвижимости, смотрели на него.
- О своем кораблике спросить хочешь? – Хрипло спросил марикьяре.
Вернер собирался спросить о себе, но кивнул.
- Спалить его альмиранте хочет. Моряков на Марикьяру, виноградники возделывать – кому повезет. Но ты не рассчитывай.
- Чем же я ему так не пришелся? – Чужим голосом и очень тихо спросил Бермессер на хорошем талиг.
- Напротив, пришелся чем-то. Так, что сказал, смерти не даст тебе, даже если молить будешь, - отозвался бергер, - Маркиз страшный человек, как говорите вы, благородные господа. Всего я не понял, но разбил бы себе голову о стену, если б знал, что он на меня такие планы строит. А тут еще этот ваш его опозорил, «Франциск» как решето, самые дорогие маркизу люди погибли, он черный с боя вернулся. Хулио Салина ему своего племянника теперь в услужение отдает, как тот в Лаик отучится. Сказал флот ваш потопит и чтоб дали ему на то четыре года, его не снимут, Рокэ Алва за него вступился.
Бермессера замутило.
- Так что ты гуляй пока, пей, то-се, - бергер вроде бы и с сочувствием посмотрел на вражеского вице-адмирала. – Глядишь, сам помрешь, легко.
***
Прием во дворце был в иссиня-черных тонах. У дам, в честь победы, прически украшали шелковые треугольные шляпки, наподобие кораблей, а платья напоминали мундиры моряков. Это было мило и непривычно.
Моряки принимали поздравления и только трое внимательно – особенно внимательно - смотрели, как кесарь поздравляет Кальдмеера. Как касаются его руки чужих плеч в намеке на объятие, как склоняется перед монаршьей властью Кальдмеер, как он задерживает чуть дольше положенного свои губы на холеной руке кесаря.
На мгновение кесарь и адмирал взглянули друг на друга, Готфрид удержал взгляд Оружейника и отпустил его. Церемония продолжилась.
- Вы видели, господа? – Тихо спросил Хосс.
- Все видели, - Процедил сквозь зубы Хохвенде, - И только ты об этом говоришь.
- А знаешь, Амадеус, я бы тоже поговорил об этом, - Прошипел Бермессер.
- Хорошо, но потом, без чужих ушей, - Почти простонал Хохвенде.
- Хорошо, - вздохнул Бермессер, изящно кланяясь какой-то даме в морской треуголке на ярко-каштановых локонах, - В таком случае давайте праздновать.
Хохвенде взял бокал ледяного белого вина, такого сладкого, как позднее лето и любовался праздником. То и дело глаза умного придворного находили фигуру главного виновника торжества и обращались к кесарю. Власть должна быть единственной слабостью монарха, подумалось ему, прочие недостойны его. В этот день граф Амадеус Хохвенде тоже завязал узелок на память.
К о н е ц
@темы:
тексты
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
28
)
Поделиться
четверг, 05 июня 2025
20:02
Закатный рок-н-ролл
У меня 10 минут покоя под Армстронга. Не люблю умную колонку, моя слишком умничает и огрызается. Нога заживает медленно, сейчас бы шампанского, но завтра прыгать на здоровой ноге на работу, а там алкотестер. А забавно здесь побывать. Словно из дальних стран вернулся.
@музыка: Армстронг
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
2
)
Поделиться
13:41
"Против Рока" Рокэ Алва, Бермессер, Хохвенде, Хосс...
Закатный рок-н-ролл
читать дальше
Фарфоровая корзиночка с белыми лебедями и лилиями появилась на туалетном столике Дагмар после Летнеизломной ярмарки. Она с детства любила подобные безделицы и радостно принимала в подарок и покупала сама эти милые глазу вещицы.
В свое время, пока старший сын Дагмар не сбежал к дяде на корабль, она принимала у себя интересных гостей, теперь встречи стали нечастыми и регулярными, всего раз в шестнадцать дней, но многие ждали этих встреч и карт и вкусных обедов и грелись во внимании приветливой хозяйки, наряды которой стали менее ярки, но более вычурны. Отпрыск баловал мать разными трофеями из чужих стран и она носила их напоказ, зная, что ненавид каждую безделушку, из-за которой ее мальчик рискует жизнью.
Сейчас в темном платье цвета штормовой волны, она стояла и рассеянно трогала свои фарфоровые безделицы. Одна из статуэток изображала играющих мальчиков, кудрявые, нежно- румяные дети замерли в игре, переплетя фарфоровые ручки. Ее сыновья не были такими идеально красивыми и картинно-розовыми. Старший, тот, который сейчас бился со фрошерами на борту «Верной Звезды», напоминал своего деда точеными чертами и чистой кожей. Серо-русые волосы ему передались по наследству, увы, от прабабки, от Дагмар мальчик унаследовал цвет глаз, оттенка зеленого льда. Настолько светлые, что оправа из русых ресниц на их фоне казалась черной.
Женщина чуть вздрогнула, когда ее обнял младший сын. Мальчик подошел неслышно. Он был точной копией внешности своего красивого и жестокого отца, но несмотря на действительно страшные воспоминания от замужества, Дагмар не испытывала к своему мальчику нелюбви. С матерью он был неизменно ласков и чувствовал, когда ей было грустно. Вот и теперь он подошел приласкать ее.
- Матушка, вы вспоминали Георга?
- Да, милый.
Дагмар обняла крепыша обеими руками, поцеловала круглую еще щечку. Не нежного фарфорового румянца, а яркую и горячую, мальчик был подвижен, от бега и прыжков на его лице разливался свежий румянец здорового ребенка. И губы у её младшего сына были пухлые и яркие. Ребенок обещал вырасти в красивого мужчину. И он совершенно не таков, как Георг, хоть и любит старшего брата.
О, нет, этот мальчик не умчится за приключениями и ратной славой, оставив свою мать в тревоге и тоске, своей обстоятельностью младший сын напоминал Дагмар её старшего брата Эварда. Тот тоже был шустрым лакомкой в детстве, романтику же в свою жизнь впускал настолько, насколько она ему не вредила.
Вот и маленький Радульф, сын Адаларда (следовало бы назвать мальчика в честь погибшего до его рождения отца, но Дагмар от этого свычая освободили по уважительным причинам) приятно удивлял матушку здравым рассудком. Он был не прочь вместе со старшим братом атаковать деревянной сабелькой или учебной рапирой кусты крапивы. Но на флот младший сын почему-то не сбежал и насколько Дагмар понимала, не собирался этого делать в дальнейшем.
- Разве что мое личное присутствие не гарантирует победы Дриксен, - совершенно по-взрослому сказал ей за утренним шадди Радульф и Дагмар не нашлась с ответом. Но грядущая старость отчего-то её вовсе перестала пугать.
Теперь бы дождаться Георга и все будет хорошо.
И Дагмар дождалась. Последней осенней ночью, под проливным дождем, в ее дом постучались. Ни один Хосс не мог похвастаться хорошим сном, и Дагмар не была исключением. И стук в темнейшее время ночи заставил её сперва задохнуться от ужаса, в следующее мгновение она торопливо шла, догнав привратника. Собаки – умные витфурские тонкомордые звери – молчали. Значит, не чужаки – упало сердце у Дагмар. Пока привратник отпирал, она едва держалась на ногах, опаляемая огненными волнами страха, чередующиеся с приступами надежды, ведь собаки не выли.
В следующее мгновение она обнимала отощавшего на флотских хлебах юного негодяя, забыв о ледяном дожде и свалившемся капюшоне, гладила сына дрожащими пальцами по лицу, плечам, вглядывалась в смущенное растроганное мальчишеское лицо, целовала свежий шрам, от лба через бровь, потом прижала к себе…
И опомнилась. Подавив неуместное нервическое рыдание и радуясь дождю, смешивающему на ее лице слезы и воду, она обернулась к остальным. И бурлящее счастье матери отодвинулось на второй план, она видела, что что-то неладно в возвращении, что-то не так.
Оба её брата, Эвард одет наспех и нерадостен, приехали в его карете, сам вымок насквозь, значит верхом был, а Говард серый от усталости, и Бермессер на себя не похож, один Журавль улыбается светской улыбкой. Ему Дагмар и подала руку приветственным жестом:
- Рада видеть всех вас в добром здравии. Прошу в дом, господа.
***
Горничная и оба личных слуги – Дагмар и Радульфа – натопили гостиную так, что к камину никто не шел, гости опустились в кресла. Отдав необходимые распоряжения слугам (недовольных не было, Дагмар не скупилась наградой за непредвиденные труды и оба ее брата были столь же щедры), и наскоро приведя себя в пристойный вид, хозяйка дома вернулась к гостям. И замерла, увидев тех, на кого не обратила внимания поначалу, приняв за незнакомых офицеров с другого корабля. Очень красивый бледный мужчина с ярко-синими, цвета сапфира, глазами, полулежал в кресле. Позади кресла стоял Пауль, слуга и товарищ Говарда с детства и один из особенно ценимых Говардом матросов с «Верной Звезды», которого Дагмар несколько раз видела и которому и теперь приветственно кивнула.
И снова взглянула на синеглазого красавца. На вид он был совершенно болен.
- Пригласить лекаря? – Спросила она, пытаясь понять, стоит ли ей знать, кто это.
- Пожалуй, да, - Вздохнул Хохвенде. А братья молчат. И Вернер выглядит, словно собственный призрак.
Служанка, ставившая на стол фарфоровый сосуд для шадди, понятливо удалилась, прибавив шаг и прошелестев, что господин Аффлербах сейчас будет.
Дагмар занялась угощением гостей, первая чашка предназначалась синеглазому, без сливок, по-южному и хозяйка вопросительно посмотрела на чужака. Тот поднял голову:
- Чарующий аромат…
«Это голос у вас чарующий. Даже сейчас» - подумала женщина.
Несомненно, он все слышал и замечал и понимал, что здесь к нему отнесутся подобающе его положению.
- У вас всех голодный вид, - Дагмар нервировало происходящее и она предпочла переступить через все условности, надо было разобраться в происходящем, - Повар уже пытается соорудить что-нибудь питательное.
- Спасибо, мама, - Сын остался стоять, наверняка из благоговения с блистательному сборищу, он с наслаждением пил свой шадди, ему единственному нравилось все, что было, взрослая общность и обстановка и это ночное шаддипитие.
- Счастливое время, - негромко молвил синеглазый, тоже глядя на мальчика, Дагмар видела, что все его силы уходили на то, чтоб держать почти невесомую фарфоровую чашечку и пить.
- Отличный шадди, сударыня, - Дагмар в ответ на похвалу наклонила голову и приняла из его рук пустую чашку, уступив место лекарю.
- Не могу вас похвалить за шадди, вы поторопились, - недовольно сказал тот хозяйке, - Теперь будьте так любезны, позвольте мне осмотреть больного.
Дагмар отошла к своим братьям и тихо поинтересовалась, что происходит.
- Оружейник угробил флот, - усмехнулся Хохвенде.
- А вы…, вы… - осторожно спросила Дагмар, которой в данный момент было наплевать на все флоты мира, в ее ушах шумела ожидающая казни толпа, перекрывая барабанную дробь, гремел голос глашатая «За дезертирство с поля боя…» или битва на море предполагает не поле, а другое слово?!
- Сестра! - Говард вскочил, Эвард за ним и Георг шагнул к матери.
- Всё хорошо. – Женщина потерла ладонями лицо, удивляясь, что и руки словно не ее и лицо не ощущает прикосновений. Эта мгновенная непонятная слабость быстро ушла.
Дагмар уже пришла в себя и думала о бегстве из Дриксен брата и сына. В таком случае, последний Алва был отличным призом, хорошо, что он в её доме, надо, чтобы синеглазый чужак жил.
- Мы чудом уцелели, - веско сказал Хохвенде, давая понять, что излагает официальную версию событий, - был шторм, корабль потерял управление, нас отнесло в море. Потом мы добрались до скалистого острова, которого не нашли ни на одной карте, исследовали его, обнаружили пресную воду. Углубились в грот, в поисках пищи и добывая воду и практически нам на головы, а если быть точным, на графа Бермессера и капитана Хосса свалился человек, представившийся герцогом Алва.
Амадеус побарабанил пальцами по подлокотнику, поднял усталые ярко-голубые глаза на Дагмар:
- Самое удручающее, что свалиться там неоткуда, я лично с отрядом надежных людей исследовал скалу. Либо герцога Алву кто-то высадил на этот архипелаг, он за каким-то Леворуким по отвесной стене изнутри взобрался на потолок грота и там обитал, дожидаясь нас, либо это коллективное помешательство.
- С учетом разгрома флота Дриксен, о котором я не возразил бы послушать подробности, удивительно, что именно из описанных вами событий, вы сочли наиболее удручающим, – лениво заметил талигоец, натягивая при помощи лекаря рубашку. - В потусторонние силы вы не верите?
- Увы, не верю, - твердо сказал Хохвенде, - Всему должно быть объяснение. Дагмар, ты лучше всех знаешь Алва, как можно… удостовериться в том, что этот человек – герцог Рокэ Алва?!
Синие глаза смотрели на дриксенку с веселым любопытством:
- Вы много знаете об Алва?
- Была влюблена в вашего брата Карлоса в детские годы, - с легкой грустью призналась Дагмар, - и довольно долго после. Я собирала все сведения, какие могла о клане Алва, баллады, истории, портреты и гравюры. Меня порицала вся моя семья.
- Не отказался бы взглянуть на вашу коллекцию. А Карлос был славным мальчиком, - лекарь забинтовал гостю руку и предполагаемый Алва удобно устроился в кресле. – Так как можно отличить герцога Рокэ Алва от прочих смертных?
- Вы самый доверчивый из Алва, - откровенно сказала Дагмар, скрестив руки на груди и не зная, что в эту минуту обоим братьям она сильно напомнила своего отца, а сыну – деда.
- У герцога вся спина в шрамах, - продолжала она, - причем это удары кинжала и стилета. Сапфиры можно нацепить на любого, а это шрамы от глубоких ран, один из стилетов трехгранной формы…
- В таком случае, - вмешался в разговор лекарь, - вы принимаете в своем доме герцога Рокэ Алва. Я могу подробно описать каждую рану, которую увидел при осмотре.
- Нет необходимости, - отозвался Хохвенде.
Дриксенцы смотрели на талигойца, переваривая мысль о том, кого принимают в гостях, оный гость вольно расположился в обитом коричневом в лебедях шелком кресле и поинтересовался, можно ли ему еще шадди.
- Пожалуйста, сегодня только бульон, - Аффлербах был вежлив, но тверд – И немного сухариков из пшеничного хлеба. Завтра после пробуждения позволителен шадди любой крепости, но сегодня бульон и отдых.
На эскулапа недоброжелательно посмотрели и гости и хозяева, но возражать ему никто не стал. От приглашения к поздней трапезе Аффлербах отказался, сославшись на желание сопоставить результаты своих наблюдений с некоторыми записями в старых книгах и пообещав через три часа занять пост у одра больного, пока же по словам лекаря, тот нуждался в подкрепительной пище, красном вине и крепком сне.
Хохвенде вспомнил, что надо бы опустить и плотные шторы и за воротами наверное, стоят карета и возок Эварда. Он было принялся распоряжаться, но слуги доложили, что господин Радульф уже отдал на этот счет приказы. Мать ощутила совершенную гордость, когда младший сын явился одетым, приветствовал всех сдержанно, только брата сжал в объятиях, встал рядом с ним и более ничем не обнаруживал своего присутствия, исподтишка рассматривал Алву и внимательно слушал взрослых.
А взрослые трапезничали, причем самый лучший аппетит оказался у талигойца, которому бульон с сухариками пришелся по душе. Дриксенцы то и дело замирали то с куском во рту, то роняя его с вилки в тарелку, и никто не замечал, что именно он ест. Красивый моряк, который представился графом Бермессером, судя по полному отсутствию аппетита и выражению лица, созерцал на противоположной стене личного выходца. Рука его с ярким желтым камнем в кольце безвольно лежала возле прибора.
На темных губах южанина проскользнула усмешка, он взглянул на упоенно глядящих на него мальчиков, те поспешно опустили глаза.
Старший из подростков вспыхнул румянцем, вспомнив, как он оказался не на высоте при встрече с прославленным врагом. Сперва Георг с дядей передавали бадьи драгоценной чистейшей воды по цепочке наружу из грота, потом граф Бермессер (Георг никого на флоте не видел с такой мужественной внешностью, как у господина вице-адмирала! Этот лик следовало бы изваять, как аллегорию Мужества и Доблести) приняв факел и морщась, осторожно осветил бездонное полное тьмы отверстие вниз, куда стекала эта горная речка, мелкая, но ледяная, нашел это опасным и тогда эту дыру закрыли принесенными снаружи досками и деревом, чтоб не свалиться самим и в это мгновение на них сверху упало что-то тяжелое. Первой мыслью было – обвал! Кажется, граф и закричал это слово – не вполне своим голосом, так что прибежал со всех ног из глубины грота генерал Хохвенде, до того любующийся переливами камня на стенах. Георг лежал, оцепенев, в ледяной воде и в ужасе смотрел на худую руку чужака, перекинувшуюся через него, на запястье и выдохнул – Каторжник!
В Дриксен особо опасных преступников ссылали на рудники, эти люди были навек закованы, одного дед почему-то откупил, привез в Витфурт и у него были точно такие же отметины на запястье.
Хохвенде, державший саблю в одной руке и кинжал в другой, убрал и то и другое.
Он помог стащить с дяди Говарда чужака и вместе они осторожно подняли графа Бермессера. Георг сильно ушиб правое плечо, у дяди Говарда пострадала спина, граф Бермессер же словно отшиб себе дар речи, он держался за левый локоть и потрясенно смотрел на чужака…
Воспоминания прервала матушка, она подозвала сыновей, каждому пожелала доброй ночи и Георг с Радульфом подчинились без разговоров. Тем более, Георг вспомнил о подарках, которые у не вместились и в сундук и в мешок, а любимого брата он собирался одарить наиболее щедро.
- Сочла юные души нежелательными слушателями? – Наконец-то заговорил Говард и сестра ему ободряюще улыбнулась.
- Хочу понять, что делать в первую очередь, собирать вам вещи в дорогу, в Талиг, деньги на подкуп или готовиться к осаде? Кто знает о том, что вы здесь?
- Кто-нибудь, несомненно знает, - пожал плечами Хосс, - Думаю из Ротфогеля вести полетели, стоило нам встать на якорь.
- Никто никуда не побежит, - Хохвенде улыбнулся, глаза его заблестели и Дагмар вдруг успокоилась. Амадеус самый здравомыслящий из них, он все уладит. – Наша основная задача теперь – уберечь герцога Алву от встреч как с Неистовым, так и с Готфридом, пока все не решится окончательно.
Повисла тишина. С удовольствием потягивающий лучшее из возможного в Эйнрехте красное вино, упомянутый герцог, иронично приподнял бровь.
- Судя по наступившему траурному молчанию, а так же по фамильярному обращению к отсутствующим здесь правителям вашей дивной Дриксен, я присутствую при заговоре, отягощенном кесареубийством и государственным переворотом…
- Ваше умение…- с ужасом начал Бермессер.
- …называть кошку кошкой, - ласково продолжил герцог Алва, - мешало всем, начиная с незапамятных времен. А новым кесарем, очевидно, будете вы, дражайший Хохвенде?
Амадеус опустился в кресло напротив гостя, с некоторым трудом сохраняя на лице приятное выражение.
- Регентом, господин герцог, только лишь регентом.
- А жениться намерены на принцессе Гудрун?
Все в гостиной молча переводили взгляды с одного собеседника на другого. Хохвенде пожал плечами.
- Если не изыщу более надежного средства удержать Дриксен, то увы, да.
- Единственная дочка законного кесаря это надежное средство, - усмехнулся Алва.
- Притом она хороша собой, - кивнул Хохвенде. – Но строптива, непредсказуема, и влюблена, увы не в меня, так что скорее всего она составит счастье наследнику какой-нибудь дружественной нам страны…
- Понимаю, - Алва отпил еще вина, - умрет или до свадьбы или до родов и так, что вина падет на кого-то неудобного.
Бермессер не вынес услышанного и подавился своим вином.
- А вы именно такой, как мне вас рекомендовал Альмейда, - весело сказал ему герцог Алва.
- Вы… тоже… - прокашлявшись, выдавил вице-адмирал, – Полностью соответствуете своей репутации.
***
- Я хотел с тобой поговорить, пока все спят.
Амадеус Хохвенде стоял в дверях спальни Дагмар и та не спеша набросила пеньюар. Все, что они могли друг о друге узнать, они знали давно.
И высшим комплиментом Дагмар когда-то сочла и считала до сих пор слова Амадеуса, что её острый ум интересует его больше, чем её прекрасная плоть.
- Садись, - она зажгла от ночного светильника несколько свечей. - Вина?
- Нет. Скажи, как бы ты меня узнала, если бы не видела много лет? То есть, что бы тебя заставило усомниться в том, что я это я? Если бы к примеру, прости, ослепла.
Дагмар сощурила глаза, забарабанила тонкими пальчиками по подлокотнику кресла.
- Запах.
Хохвенде кашлянул.
- М-да. Хорошо. Так, а еще? Теперь, к примеру зрение вернулось, и…?
- Отсутствие веснушек насторожило бы. Что бы ты с ними не сделал, они с тобой. Еще отсутствие шрамов – того на бедре и двух сабельных – поперек груди, которые ты получил в первой своей битве. Да, это самое верное, все же от веснушек избавиться можно. А получить гладкую кожу на месте шрамов – сложновато. Разве что ты приедешь в Витфурт и там опустишься в розовый источник. Он вроде бы серный и какой-то там еще, мне говорил монах, который изучал свойства воды. Шрамы он убирает полностью, делает кожу гладкой. Вот если бы у тебя были бы не веснушки, а оспины, к примеру…
- Давай лучше без таких примеров, - протестующе поднял руку Амадеус.
- А почему бы тебе просто не убить Алву? – Спросила Дагмар и той же рукой Хохвенде зажал ей рот.
- Не говори так и лучше даже не думай. Смотри, в первые мгновения, когда он упал к нам и мы разобрались что к чему и тоже хотели… разом решить все проблемы, скажем так… Выход из грота немедленно завалило камнями. И ни солдаты снаружи, ни мы не могли сдвинуть ни камня. Алва был в полубессознательном состоянии, он стонал что-то типа, что от него бежит смерть и судьба его звездный иней и его жертву примут потом, когда он не будет готов её принести.
Очень светлые глаза женщины сощурились.
- Ты сам веришь в то, что мне сейчас сказал?
- Дагмар, - Амадеус взглянул на неё очень невесело, - если бы я не был уверен, промолчал бы. Не перед тобой вещать что-то о Роке и Судьбе. Уж я-то знаю. Тем не менее, ээээ…обстоятельства всегда, иногда на глазах, складываются так, что этот Алва как бы бессмертен. И я уже было подумал о вечном заточении, но вспомнил Ноху. Замок, в подвале которого он будет находится, рухнет, погребя владельцев своих, а Алва выйдет. Или страна пойдет в распыл, вспомни Ракану. Алву придется вернуть в Талиг.
- Так, - Дагмар улыбнулась, - А если усадить его в наш источник, то есть, усаживать скажем, дней сорок, попутно развлекая женщинами и дриксенскими обычаями? Будет Алва без шрамов, если ты хочешь его вернуть Талигу. На какое-то время в его истинности усомнятся, могут пойти разногласия, в Талиге неспокойно, мы выиграем время, верно? Этого ты хочешь?
- Этого, моя дорогая, - Хохвенде поцеловал женщине руку.
- Тогда объяви Алве, что мы прониклись благостью, вылечим его за два месяца и вернем в объятия Савиньяка.
- Как грубо.
- Мне кажется, с ним лучше быть возможно более честными. А сразу скажем, вернуть не получится, потому что Альмейда утопил наш флот, и вы трое можете в любое мгновение оказаться под следствием и лучше, чтоб герцог Алва не обнаружился бы рядом в это время. Пока что я с ним и с мальчиками поеду в Витфурт и ты сделаешь все, чтоб о Георге следствие бы не вспомнило. Как его переправить в Талиг, придумаем.
- Радульфа лучше оставить в Эйнрехте, а Георг тебе более не принадлежит. Поверь мне, так лучше, для тебя и для обоих мальчиков. Радульф сможет передать тебе от нас вести, а Георг будет допрошен и, возможно, разделит нашу судьбу. Если это будет заключение, то гуманное, учитывая наше происхождение и заслуги.
- В таком случае, постарайтесь не споить его, - Дагмар насмешливо сверкнула своими ледяными очами, - в вашем заслуженном заключении.
***
- Дивный шадди, сударыня, - талигский герцог наслаждался ароматным напитком, синие глаза с любопытством изучали потрепанную рукопись.
- Благодарю вас, герцог, - Дагмар стояла над сундуком и выбирала то, что ей казалось наиболее любопытным. – а это восторженный гимн в честь вашей сестры Инес. И я бы назвала эту вещь достойным творением, гимн был написан влюбленным поэтом, на отъезд девушки из Алвасете к жениху.
- Никогда не читал, - Алва с удивлением рассматривал бумаги, - Любопытно, обычно такие вещи несут главным героям для выкупа или награды. Есть и верно, неплохие вирши.
- Есть. А с этого все началось, эту песню написал очевидец гибели Карлоса, юный менестрель. Знаете, мой отец не выгнал его из нашего замка только потому, что подвиг Карлоса достойно воспет глазами врага. Юноша переписал для меня это творение.
- Вы нашли, чем меня удивить, сударыня, - при свете дня талигоец оказался еще более хорош, чем вчера ночью при свечах. Дагмар невесело подумала, что такое можно сказать не о каждой женщине.
– А это что за книги у вас в руках? Неужели тоже о представителях моего рода?
- О, сейчас вы ознакомитесь с легендами, вот тут мне очень интересно, что вы скажете. Например, Легенда о Гонзало Алва и о Морской Деве, я бы сказала, что это редкая жемчужина.
- Эту непристойную вещицу я знаю. Но будет приятно перечесть, даже и на дриксен. О, у вас она с гравюрами…
- А как вам Легенда о Белом Вороне?
- Не припомню. Мне казалось, жизнеописание Луиса Алва было скучнейшим чтением. Погиб на охоте в Багряных землях.
- Отнюдь. Не уверена, занесено ли в анналы вашей библиотеки восстание на Марикьяре и сражение Белого Ворона с марикьяскими пиратами. Здесь описано все толково с именами и датами, и это истинно легендарное повествование. Кроме того, есть выписка о том, что он вовсе не похоронен в Алвасете, а вырвал себе нар-шадство в южнейшей из стран. А вот этот переплетенный томик о Герцоге Алонсо, это его история любви, кстати, занятнейшая, написано одним из его секретарей, бежавшим от гнева герцога сперва в Ардору, потом в Дриксен. Юноша имел несчастье влюбиться в супругу герцога Алонсо и наглость написать ей не слишком целомудренный и пылкий мадригал, вложив его в книгу сонетов, которую раскрыл герцог, возжелав поэзии. Он ее обрел в полной мере. А юный идиот еще и подписался. Несмотря на несколько заунывный слог, история прекрасна, а предок ваш выглядит свирепым львом. Мальчик видимо, был человеком неплохим и честно описал многочисленные достоинства своего патрона. У меня дыхание перехватывало во время чтения.
- Какой кошмар, - герцог Алва рассмеялся, - Любопытно будет ознакомиться.
Он взглянул на улыбающуюся женщину:
- Подозреваю, что чтения хватит как раз на то время, сколько я буду гостем в Дриксен?
Она кивнула.
- Вы же понимаете, что нам сейчас будет непросто, герцог. Я безумно рада, что мой сын и брат вернулись живыми, но надо будет теперь что-то делать, чтоб сохранить им жизнь, а по возможности и честь. Если вас здесь обнаружат, головы ломать никто не станет, что с вами, да и с нами – за укрывательство вас - сделать. Вы – гарантия процветания Талига, вы опасны. А мы-то с вами понимаем, что любой, покусившийся на вас умрет. Что ваши противники по дуэлям, что отравители и наемные убийцы, и не только я склонна подозревать, что государственный строй и целая страна рассыпятся прахом, покусившись на вас.
Герцог Алва скривился, словно от лимона.
- А что, - понизила голос Дагмар, - ведь вам не всегда только скучно?
Алва иронично приподнял бровь.
- Вы мне не завидуете, сударыня?
- Совершенно не завидую, - дриксенка подошла к герцогу, держа в руках аккуратно сложенную пачку гравюр.
- Мне вот бы было страшно, дорогой герцог. Когда и как именно мне предъявят счет. И неприятно было бы думать о том, чего я стою, если победы, которыми я горжусь не мои, а прихоть судьбы.
- Вот как вы думаете, - талигоец невесело посмотрел на собеседницу, - Ну вобщем, это близко к истине.
- У нас есть озерцо, - раздумчиво сказала Дагмар, - и лекарь считает, что оно вас исцелит, но древнее поверье говорит, что побывший там какое-то время и испивший этой воды… не сразу, к этому запаху придется привыкнуть. Так вот, этот человек будет свободен не только от болезней и старых ран, но и от судьбы. Это единственный известный мне шанс избавиться от уздечки Рока. Ни долгов, ни обязательств. Победы – только ваши и поражения тоже.
Она вдруг криво улыбнулась: - Один мой друг предложил бы вместо этого очищающий от скверны молебн и предпочел бы хорошую уздечку и милостивого над собою господина, но вам это не подойдет.
Алва рассмеялся и Дагмар тоже засмеялась, не слишком весело.
- Вы верите в то, что сейчас сказали? – отсмеявшись, поинтересовался Алва.
- Я верю только в то, что вижу, или в то, подтверждения чему я знаю, - Дагмар смотрела на собеседника, невольно любуясь красотой его черт.
- Какой неженский подход. Многие бы захотели испить этой воды, - По талигцу было не понять, верит он женщине или же нет.
- Не выйдет. После того, как… - Дагмар запнулась, - В общем, с некоторых пор озеро весьма охраняется по приказу отца. Но вас, учитывая ваши заслуги и наше безвыходное положение, туда пропустят.
- Наверное там полно целителей и ученых?
- Отнюдь. Последний монах погиб при невыясненных обстоятельствах, отец более туда посторонних не пускал. И дал хороший подарок гильдии ученых, после когорого поползновения отдельных рьяных умников быстро прекратили.
Дагмар услышала бой часов и встрепенулась, Алва галантно поднялся вслед за ней, откладывая бумаги.
- Сейчас распоряжусь насчет предобеденного шадди, господин герцог. Будет свежая выпечка и домашние сладости, а цукаты из цитрона я варила сама, сможете сравнить с лакомством вашей родины. Если вам будет любопытно, в домашней часовне есть портрет Карлоса. Некоторые сочли бы это святотатством, но кто из моих гостей посещает часовню?
***
Оказалось, что часовню гости посещают и еще как.
К герцогу Алве обернулся брат хозяйки дома, здесь нет ничего интересного, Рокэ видел такой тип людей, нацепи на любого наемника с севера форму, рыжеватые ношеные сапоги и получится этот Хосс. Между пальцев небрежно перевиты четки из мелких бирюзовых сердец, которые считались образцом ушедшей старины уже при Алисе. Рокэ помнил, что старая королева привезла четки и ценила, как память то ли о своей бабушке, то ли о родителях. Вздрогнув, от лика Создателя к герцогу Алва повернулся граф Бермессер. Рокэ он чем-то напоминал молодых Ариго, этакая смесь из красавца Ги и труса Иорама. Герцог припомнил ироничную приписку об этом Бермессере Альмейды. Наверное, Рамону лучше знать. Самому же Рокэ этот дриксенец неожиданно напомнил Катарину. Голубой светлого тона колет под цвет глаз, неудобные, наверняка последней моды, панталоны, изящные подвязки, снежно-белые чулки, туфли с дорогими пряжками. Пена кружев на шее. Несмотря на потрясение, озаботился забрать с корабля свое платье. Полированные ногти доблестного варита блестят, в четки из крупного жемчуга он вцепился, как в спасательный круг, кольцо с желтым сапфиром он явно носит постоянно, видимо, фамильная реликвия. А в красивых светлых глазах застыл страх. Не гостя же он боится, вряд ли глуп настолько, хватило ума удрать от Рамона. Кого он сейчас боится? Своих же? Кесаря? Суда?
- Не думал, что побеспокою здесь кого-либо, - Рокэ переступил порог, даря присутствующих змеинейшей из своих улыбок.
- А ведь вы мне напомнили людей чести, господа. Они тоже очень желали моей гибели, но это было невозможно по многим причинам.
- Вот в голову не приходило, что я буду сочувствовать этим несчастным, - усмехнулся Хосс, - Надо полагать, их тоже утащили какие-нибудь Изначальные твари?
Лицо Бермессера сразу после этих слов стало оттенка дорогого фарфора, Рокэ насмешливо подумал, что еще не видел обморочных дриксов. Но ему стало интересно другое.
- Вы сказали «тоже», что кого-то уже утащили?
- Когда мы были все в этом гроте, с нами был порученец Амадеуса… графа Хохвенде, - начал было Хосс.
- Будущего регента Дриксен, - деловито подсказал Алва, и был вознагражден, Бермессер дернулся, словно его ущипнули, а с лица Хосса сползла ухмылка.
- Парень предложил с вами расправиться, - продолжал он, - С потолка, на котором ни дыры ни гнезда нет, спустилась чешуйчатая дрянь, которую я не смогу описать, но готов нарисовать…
- Говард, уволь от подобных картин… - простонал Бермессер, и Алва насмешливо усмехнулся.
- Вобщем, чем именно она схватила беднягу я так и не понял, было что-то навроде клюва. Змея с клювом, это невероятно конечно, но так и было. И проломив доски, которые мы настелили в гроте, она уволокла парня вниз, а дна там мы не услышали, сколько не кидали камней.
- Занятно. И, стало быть, вы больше не рискуете?
- Стало быть, - с горечью подтвердил Хосс – так. Наверное и впрямь придется очистительный молебен стоять, корабль, опять же, окурить.
- Ну это излишняя предосторожность, - успокоительно заметил Рокэ, - от Альмейды очистительный молебен не спасет. Окуривание – это до первой с Рамоном вашей встречи.
- Да лучше бы Альмейда! – Прочувственно вымолвил Бермессер, затеребив манжеты из того же изысканного кружева, которое украшало его шею и Алва удивился. Что может быть такому трусу страшнее Рамона, некоторых известных его привычек в отношении врагов и пленников?
Бермессер облизал губы, он попытался заговорить, сохраняя достоинство и не смог. В моменты душевного волнения голос ему не вполне повиновался, вот оттого-то, подумалось Алве, этот моряк столь молчалив.
- «Верную Звезду» закрутили летающие бабы, - хмуро сообщил Хосс, а потом за корму ухватились холодные как рыбы и липкие, как мёд утопленники, видимо, тогда корабль перестал слушаться руля и даже без парусов шёл, куда его вели.
- Хорошее оправдание, - голос герцога был приторно-сочувственным, но дриксенский капитан зло бросил:
- Я вывел корабль из боя, я его увел и не оправдываюсь. А… то, что было не по моей воле, случилось уже, когда мы были в безопасности. И это мне не по сердцу.
- Откуда вы знаете про липких рыб? – Краем глаза Рокэ следил за Бермессером, рука которого дернулась к кружевному шарфу на горле, а носок туфли давил на сапог товарища, - Вы их что, трогали?
- И трогал и рубил, - Хосс сжал кулаки. – И все бесполезно.
- А знаете, господа, я слышал про этих дам, - задумчиво протянул Рокэ. - Они были нагими, крылатыми и черноволосыми?
Дриксенцы согласились с этим фактом в один голос, Алва подавил улыбку, ощутив себя чуть ли не ментором с унарами.
- Кошечки, кэцхен, - с нежностью просветил северян Рокэ: - Женщины ветров и звезд, ночи и морской пены. Строптивы и непонятны, вроде бы и жертвы им моряки приносили.
- Как бы я сам их в жертву не принес, - разозлился Хосс. – Прошу прощения господа, вынужден вас покинуть. До заключения нас под стражу надо успеть написать несколько писем без цензуры. В том числе, чтоб и вам, господин Ворон, помогли бы потом найти дорогу в ваш Талиг. И стоит дать напутствие сестрице, чтоб не засматривалась в ваши синие глаза.
Рокэ рассмеялся, вдруг ощутив себя моложе, посмотрел вслед капитану, даже спина у того казалась сердитой. Этот дрикс был вспыльчив и способен отвечать за свои поступки, хотя время и опыт должны были бы сделать его хотя бы осторожнее. Стало понятно, почему оба идут на поводу у голубоглазого «Регента» Хохвенде. Он показался Рокэ на порядок умнее и опаснее, чем его товарищи.
- Господин Алва, - негромко произнес Бермессер, - могу я спросить, что это за жертвы? Вы знаете что-то о них?
Трусов Рокэ не слишком жаловал, но этот враг подкупал его своей выбитостью из колеи, шелуха его надменного лоска видимо осталась в гроте и пока нарастет новый глянец светской наглости, забудется кромешный пережитый ужас, пройдет некоторое время. А на поверку дрикс оказался такой же нервный, как Катари, если добиться от нее искренности, что удавалось, только напугав её, разозлив или обидев. Последние два способа Алва использовал чаще первого. Удивительно, но по ней Рокэ сейчас очень скучал.
- Знаю, граф, - Рокэ положил свою ладонь на руку Бермессера (который замер, словно пойманный в силки, глаз на Ворона не поднимал, но и руку не решался отдернуть, тем более, Рокэ ее придерживал), чтоб лишний раз не встретить сопротивления. Сколько раз он проходил через это – стоит деморализовать врага и вот она, победа.
- Жертва одна, - проникновенно продолжал Алва: – душа. Если выделить самую суть, то где-то есть островок, принадлежащий кэцхен и там надо провести полные сутки с полуночи до полуночи в их власти. Все ваши страхи, самые затаенные, все, что гнездится на дне души вашей, и самые постыдные ваши желания, забытые или забитые воспитанием и страхом закона, кэцхен все всколыхнут, выберут наиболее невыносимое и ужасное и сутки будут с вами развлекаться. Пользовать, простите за непристойность, вашу душу. После этого они навсегда потеряют к вам интерес, а вы возможно, лишитесь рассудка.
Покачнувшись, Бермессер закрыл глаза, а Рокэ убрал руку и рассматривал собеседника, удивляясь красивым и мужественным чертам лица этого врага. Мысленно он попенял лживым физиогномистам, отмечая твердую линию подбородка Бермессера, его высокий лоб и прямой нос, красивые брови, темнее светлых волнистых волос и чувственные губы, которые больше пошли бы отпетому сладострастцу. На которого этот дриксенец совершенно не походил. Алва начинал понимать, что за молчанием и надменностью спрятаны застенчивость, слабость и ранимость, которые этот взрослый мужчина не в состоянии искоренить в себе, а подстроиться под общепринятые устои у него не всегда хватает душевных сил.
- С вашего позволения, я снова обращусь к Создателю, - несчастным голосом выговорил Бермессер и нетвердым шагом вернулся к большому образу строгого бога.
В голову Алвы пришла совершенно неуместная мысль о том, что руки дриксенца сейчас наверное ледяные и влажные от ужаса, и Бермессер как раз достал платок, украшенный тонкой вышивкой и кружевом, отер ладони и снова взялся за четки.
Рокэ обратился к обещанному портрету Карлоса и был удивлен схожестью его черт с отцом. Несомненно, этот портрет написали с хорошего образца. Талигцу было грустно и забавно это чужое поклонение старшему брату, который теперь был моложе Рокэ годами. У портрета стояли бархатистые красные оранжерейные розы в вазе. Несколько лепестков осыпались и выглядели, словно пятна крови.
Напротив стены были украшены другими образами святых, Ворон рассмотрел и их, ему понравилось письмо картин, а потом вдруг понял, что Бермессер уже не молится, но выйти не спешит. Боится мимо пройти? Того, что Алва его остановит? И сделает - что? На дуэль вызовет?
Ему отчего-то снова вспомнился Иорам – побежденный задолго до факта свершения этой победы над ним. Невелика честь в такой победе и в такой власти, но подобные слабые люди иногда казались Ворону притягательными, с ними могло быть забавно иметь дело. Наверное, он навроде тех кэцхен, любит поиграть с чужой душой. Он окинул взглядом чужого адмирала, усмехнулся и вышел первым. Стоило выпить неплохой шадди в этом доме и следовало выехать из Эйнрехта, пока за этих господ не возьмутся их же соотечественники. Вряд ли кесарь будет милостив к этим уцелевшим дезертирам. Стоило подумать и о своей свободе – от Рока. Младший внук Рамиро-Предателя Мануэль, такой же синеглазый, как Рокэ, искал источник очищения. Об этом Рокэ и слышал и читал не раз, но был уверен, что тот находится лишь в старинных преданиях, а не наяву в Дриксен.
Эмильенна Карси, если вдуматься, так же могла быть порождением судьбы. А став свободным, Рокэ сможет и доверять, и искать, не боясь потерять и жить. Он подумал о том, что сейчас слепо доверяется Судьбе в последний раз, идет, ведомый обстоятельствами, но возможно все в его жизни вело его именно к этому моменту. Свободный от всего… Звучало заманчиво.
К о н е ц
@темы:
тексты
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
5
)
Поделиться
11:06
Закатный рок-н-ролл
Интересно, а где нибудь лежит список кинков по дриксам? Я бы почитала. Если кто-то в курсе про этот список, киньте адрес пожалуйста.
Ещё более интересно,что пришла к этой мысли после размышлений о посткроссинге с открытками с любимыми персами в разных ситуациях.
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
среда, 04 июня 2025
16:16
Попытка загрузить Фик с телефона. Савиньяки, придды, дагмар
Закатный рок-н-ролл
читать дальше
Отблески мира.
С тем, что Хексберг три весны назад стал территорией Дриксен, всем пришлось смириться. Придд наверняка был против, но молча принял то, что оставшиеся при них земли вплотную граничат с исконным врагом.
Теперь, перед Изломом, в Хексберг собрались те, кто имел право заключать перемирие, без которого почти все государства ожидали голод и бунт. Законность новых правителей вымотанные опустошительными войнами народы уже давно не оспаривали. В такое время бремя власти было уже не пустым звуком, а именно, нелегкой ношей. Когда тянули жребий – в каменистом поле, на неплодородных, в соленой корке землях, (и пришлось потрудиться, чтоб найти не втянутую в войны племя из степных, едва понимавших, что хотят от них страшные вооруженные чужаки) – не было менее желанного для заключения соглашений места, чем Хексберг.
Тем не менее, когда жребий свершился, никто не стал его оспаривать. Дриксенский регент и правитель Гаунау, Хохвенде, равнодушно пожал плечами.
- Если бы не мориски, я бы предпочел Агарис…
Проэмперадор Талига Лионель Савиньяк остро взглянул на рыжеватого (впрочем, последние годы добавили в медовые кудри северянина седины) недруга – к словам этого выскочки с некоторых пор стали прислушиваться.
- Было бы проще решить все здесь и сейчас, - проговорил дребезжащим голоском укутанный мехами по самые глаза пожилой правитель Флавиона, - но люди сами себе установили законы, все должно быть запротоколировано для последующих поколений, соответствующие акты скрепят мир печатями…
Представителей из числа морисков, как и отложившейся Кэналлоа, на жеребьевку не пригласили, но Лионель мысленно себе заметил обдумать упоминание морисков дриксенским Леворукий-бы-его-побрал-песцом.
Не раз и не два Савиньяк честно пытался подобрать ёмкое прозвище этому недокесарю, но Хохвенде слишком раздражал, чтобы сочетать по его адресу остроумие и объективность. Правители Талига, Дриксен, Гаунау, Гайифы, Кагеты, Фельпа и Бордона, направились прямо в Хексберг. Хохвенде выслал вперед двух гонцов – как он объяснил, для обеспечения достойной встречи. Со времен смены правителя Гаунау Савиньяк искренне скорбел по Хайнриху, его преемник, увы, был далеко не таким простым и искренним врагом, как старый король. А старый медведь так мечтал видеть Лионеля родичем… Лионелю подумалось о том, что мало радости ему было бы брать из-под Фридриха эту Кримхильде. Уже потом, в Хексберг, Савиньяк удивился тому, что супруга Хохвенде прибыла к мужу, а дрикс этому искренне обрадовался. Вдруг подумалось: было бы неплохо, если бы и Лионеля кто-то встречал вот так, с сердечной радостью. Не его вина, что законную супругу отныне приходится держать в башне замурованную за решетками без двери. Но Лионель не хотел, чтоб с его единственным теперь сыном случилось то, что Мэллит сделала с маленькой Летти.
В Хексберг все было достойно. Никто из горожан не плюнул под ноги коню Лионеля и здесь был Эпинэ, которого по случаю мира Хохвенде пообещал освободить из плена. Робер был очень приятным подданным, его восторга при виде персоны Проэмперадора, Савиньяку, вобщем, хватило.
Из всех мест в Хексберг Лионель сразу же предпочел находящуюся рядом со своей гостиницей харчевню «Шляпа Бродяги». Ещё до войны её держали выходцы из Дриксен, обосновавшиеся в Хексберг, их Лионелю не так неприятно было видеть, как прочих хексбергцев, кроме того, хозяин был особенно предупредителен к желаниям своего знаменитого гостя и будучи человеком истинно добродушным и жизнерадостным, весьма располагал к себе. Только иногда, особенно при ярком свете, отчего-то казался Лионелю смутно знакомым.
Сегодня, по дриксенскому обычаю, здесь возились с отличной сосной, устанавливая ее и украшая. Наблюдать это было забавно, мир же должны были заключить через два дня в самый Излом, над текущей водой.
За столом Лионель предпочитал сидеть в одиночестве, хозяева «Шляпы» это знали и обеспечили своему легендарному гостю весь возможный комфорт, устроив его так, что обзор для Савиньяка был идеальным, а его место не бросалось в глаза входящим посетителям.
В харчевню вошли в сопровождении молодого дриксенского теньента, две женщины – одна, явно служанка, несла небольшой сундучок, она сразу приняла на руки плащ своей госпожи, поднялась с хозяйкой харчевни наверх и осталась там. Вторая женщина снимая перчатки, заткнула их за пояс дорожного платья и подошла к нарядному дереву, явно наслаждаясь его видом и лесным ароматом.
Скорее всего она была старше Лионеля и совершенно точно – богатой дриксенкой. Плащ, в котором она приехала, был темно-синего цвета с коричневым и расшит мехом и серебром, а платье хоть и дорожное, было непрактичного цвета тающего льда. То ли зеленое, то ли голубое, то ли серое, маркое, переливчатое и очень светлое. Под цвет ее глаз. Гостья полюбовалась размещенной на свободной стене причудой хозяев: шляпами всех видов и фасонов, старинными и модными, мужскими и женскими, в перьях и шелковых цветах и с меховой опушкой, но не задержала взгляд ни на одной. Юноша принес ей чашечку шадди, сам пил белое вино, причем не подогретое, хотя в этом заведении подавали два вида подогретых вин и Лионель, удивляясь себе, отдавал предпочтение белому с сушеными фруктами и зимними яблоками и ягодами. Специй в нем было совсем немного, это было вкусно и не туманило рассудка. До Савиньяка долетала негромкая чужая речь, дриксен он знал в совершенстве.
- Я хочу знать, где твой брат, - эта женщина не казалась нервной, но она боялась настолько, что не скрывала этого. Несмотря на гайифские маскирующие мази, было заметно, что она недосыпает. Как со сном было у Арлетты, когда она ждала вестей о сыновьях? Лионель тогда не приглядывался к матери, а сейчас вот, подумалось. Юный собеседник дриксенки сперва показался Лионелю таким же остолопом, какими были в его лета братья Савиньяки.
- Мама, милая, с ним все хорошо. Он не успел вернуться до зимы. Встречает Излом с командой своего дяди, ты же видела письма, я ему даже завидую. Регент тоже хотел с тобой поговорить, он твой добрый друг, он бы сказал, если бы что-то случилось. – Юноша по виду был самым обыкновенным – русые волосы, темно-серые или синие – пасмурного оттенка глаза и свежий румянец. Лионель отметил спокойную уверенность мальчика, редкую у таких юных. Мать он, кажется, любил.
- Стыдись, сын мой. - Женщина сказала это почти без интонации, но молодой человек замер. Потом сказал:
- Мама, даю слово, они живы и не в плену. Но это все, что я могу пока что тебе сказать. Извини, мне сейчас следует вернуться к своим обязанностям.
- Иди.
Женщина осталась одна, а Лионель думал… Она знает Хохвенде и не верит ему. Значит, умная. Пропавший корабль с командой? Её не стали печалить грустными известиями? Ах, если бы Альмейда не поддержал нового правителя Кэналлоа! Лионель знал, что отчасти сам виноват в произошедшем. Какое-то время он был уверен, что Рокэ Алва вернулся. Говорил с ним, видел друга и слышал его приказы. Лишь несколько месяцев спустя медик ему объяснил, что это был морок, навеянный болезнью головы. Контузией, либо иной хворью, спутывающей сознание. Впрочем, теперь болели многие, когда-то смертельная серая хворь уступила иной, той, от которой в конце-концов погибла Селина Арамона и брат ее Герард… Медик узнал, что Мэллит была близкой подругой Селины и супругой Савиньяка и помрачнел. Лионелю позже доложили, что лекарь после посещения Проэмперадора Талига сжег с себя все, оставил свой дом, выехал в Кадану. Не доехал, конечно.
Краем глаза Лионель увидел своего порученца. Мальчик поднял оброненную женщиной перчатку и подал ей. Та благодарила, очень тепло. Потом посоветовала ему провести время до Излома именно в этом заведении.
- Чудный северный обычай до праздника успеть сплести фигурку, которая должна определить время до следующего Излома, сохранился здесь. Всем дают сено и ленты на выбор. Надо сплести талисман и повесить его на это дерево. Постарайтесь обвязать его белой и красной лентами, вы молоды, вам это принесет счастье в любви…
- Вы так интересно рассказываете, что позволю себе напроситься в вашу беседу. Сударыня, позвольте представиться, - Лионель обнаружил себя стоящим рядом с ними.
- Лионель Савиньяк, - сказали они с незнакомкой вместе и он даже улыбнулся.
- Ну вот, вы меня знаете, - Лионель ощутил в груди тепло приязни и мельком подумал, что стареет, - Это приятно, но и мне бы хотелось в вами познакомиться.
- Дагмар Хосс, - Женщина присела в изящном реверансе: - Я оставила себе имя девичества, раз уж я дважды вдова и регент Дриксен мой старый знакомый. Имена моих покойных мужей носят мои сыновья.
Знакомый - не друг – отметил Лионель.
- Вы так рекомендовали это место, что мне не хочется идти в свою гостиницу, - улыбнулся Савиньяк, - там скучные условности и вежливые разговоры, содержание которых и не вспомнить.
Ледяные глаза женщины сощурились, скрывшись под ресницами, у губ легла жесткая складка и исчезла, согнанная обворожительной, но полной яда, улыбкой. На какое-то мгновение Савиньяк почти воочию увидел перед собой матушку.
- В таком случае позвольте спросить вас о судьбе Шарлотты Фельсенбург, - подняла на собеседника глаза Дагмар: - Мы враждовали, знаете ли. Потом ее старший сын потерял голову из-за Селины Арамоны – женщина обворожительно улыбнулась: - сперва фигурально выражаясь, а потом и в буквальном смысле.
Савиньяк наконец-то вспомнил как дышать, и подумал, что в пустой вежливой болтовне есть своя прелесть. Дриксенская змея словно лезвием по незаживающей ране прошлась.
- Последнее, что мы слышали о герцогине, это то, что она с некоторыми верными ей людьми покинув Дриксен, организовала на вас покушение, но погиб ваш брат… вы были ранены, герцогиня и ее помощники были схвачены, - Очень светлые глаза женщины были исполнены тьмы, как сказала бы Мэллит, когда ещё могла говорить связно. Дагмар всем своим видом давала понять, как лестно ей находиться рядом с Савиньяком, но каждым словом, словно бичом секла его душу. - Разумеется, своим поступком, Шарлотта Фельсенбург утратила право на заступничество кесаря или регента Дриксен. И вроде бы их казнили в Талиге без суда и следствия… Я где-то ошиблась?
Она обернулась к оледеневшему порученцу Савиняка – Могу я просить вас о шадди для нас всех? Здесь подают и с ореховым вареньем, особенный, его даже я пью, хоть и не жалую сладкий шадди.
Тот поднял глаза на Лионеля и отошел к столу, за которым распоряжался хозяин харчевни.
- Нет, вы не ошиблись, - наконец выговорил Лионель. Отчего-то ему стало страшно. Слишком умная, не по-женски жестокая, не догадалась бы она, как взволновало его это покушение. Чудовищная скорбь при виде гибели Эмиля, страх от того, что сам прошел по краю, боль от ран и эта немолодая красавица с узким ножом в холеной руке, бросившаяся на Лионеля, словно безумная. Самый момент опасности, боль потери, исступленные голубые глаза северянки, жаждущей его крови, всё это свело с ума. Ему хотелось исцеловать ее, всю в остывающей крови Эмиля, там же взять, сдавить ей руки так, чтоб она шестнадцать дней ничего не смогла в них удержать. Безумие. Гибельное вожделение, занявшее его разум, и стоившее ему нескольких серьезных поражений в войне.
Он отлеживался после казни, раз за разом повторяя себе, что надо все забыть. Но потрясающие своей кошмарностью сны заставляли изнемогать и только успокаивающие тинктуры лекарей поставили Савиньяка на ноги.
- Вы видели казнь? – Спросила его эта женщина, даже не пытаясь скрыть свой интерес.
- Видел, - глухо проронил Савиньяк.
- Она была хороша до конца, или…?
- Или. – Ему казалось, что вернулась глоточная хворь из детства, когда слова едва проходят наружу со свистом и сипом, убивая дыхание.
- Чудесно, - Дагмар улыбалась, - А знаете, после того, как прошел слух о казни, мы с ней породнились. Мой старший брат взял за себя ее дочку. Милейшая девочка, как раз для Эварда. У меня уже есть маленький племянник и он само очарование. Вам на сегодня довольно небанальных бесед? У меня есть некоторый запас тем…
- Ваш шадди готов, - щелкнул каблуками порученец.
Потом они пили шадди, и Савиньяк приходил в себя. Дагмар попробовала десертный напиток, поморщилась и отказавшись от орехового шадди, всё же попросила несладкий.
- Как моя жизнь, - усмехнулась она, отсалютовав Лионелю чашечкой.
В харчевню заглянул ее сын, оторопел, увидев компанию, в которой находилась его матушка, юноша был представлен Савиньяку и сразу же поспешил убраться восвояси.
- Славный парень, - невесело сказала мать, - За него мне не так страшно… Везде свой, как дядюшка Амадеус.
Можно было бы углубить тему, но Лионель промолчал.
- Так как насчет любопытных бесед? – В молодости она верно была ослепительно хороша, подумалось Савиньяку.
- Не представляю, чем вы сможете меня потрясти сильнее того, что мы уже обсудили, - честно сказал Лионель.
- Пойдемте со мной, - Дагмар отодвинула чашечку, повела Савиньяка за собой. Порученца Лионель оставил в харчевне. Заснеженная улочка, дощатые настилы посыпаны песком, без наледи, все так пристойно и по-дриксенски. Среди светловолосых крупных детишек то и дело мелькали смуглые черноглазые малыши. Память о флоте Альмейды и Вальдеса шумела и бегала наперегонки. Дети играли дружно, галдели одинаково громко, но Дагмар процедила сквозь зубы что-то про невозможных шумных южан, Савиньяк усмехнулся, проходя за ней по светлым доскам.
- Кого бы вы не узнали – не подавайте виду, - негромко сказала она и Лионелю стало интересно. Она не флиртовала и вела себя, как вел бы себя он сам – ранил, оттолкнул – и притянул, порадовав или удивив. Качели в Сэ были огромными, расписными рябиновыми ягодами, на них захватывало дух, Лионель обожал эту забаву. Любят ли качели в Дриксен?
Один из домиков, под черепичной крышей, казался каким-то особенно добротным и уютным. Во дворе хлопотала, пытаясь загнать в курятник птиц, немолодая женщина, ей помогал подросток. Птицы были любопытными, таких разводят не для пропитания, а из прихоти. Расписные невероятных расцветок петушки, какие-то особенно пушистые и округлые курочки. Две птички затеяли свару, потешно поднимая мохнатые лапы гонялись друг за другом. Женщина рассмеялась, обняла мальчика за плечи, и Лионель узнал Ангелику Придд. Она постарела, пополнела, но странным образом выглядела куда лучше, чем когда была в свите Катарины. Счастливее, несмотря на непослушную седую прядь, выбившуюся из-под бергерского женского головного убора.
- Это один из сыновей – шепнула Дагмар. – Они забрали обоих младших мальчиков, когда покидали Олларию. Говорят, вместо юных Приддов выдают детей слуг.
- Они? – Лионель был поражен. Он еще не осмыслил происходящее и не знал, для чего может пригодиться это знание, но поворот судьбы этих людей был слишком крут!
- А вот на крыльцо вышел Вальтер Придд. Смотрите, даже в одежде мещанина его трудно не узнать. Теперь ему нужна трость не только для импозантности, подагра замучила.
- Как интересно… - протянул Лионель, - и Дриксен их тайно укрывает.
- Вы несправедливы! Когда взяли Хексберг, господа Вундерзее уже жили здесь и пользовались славой добропорядочных граждан!
Под ироничным взглядом Савиньяка она лукаво улыбнулась:
- Но теперь, конечно да, Дриксен их укрывает, опекает ну и… мммм… ждет своего часа, чтоб использовать в своих интересах.
Дольше стоять там было небезопасно, ни Савиньяк, ни его спутница не желали быть замеченными и тихо ступая по свежему снегу там, где помосты не были укрыты от него навесами, ушли обратно в харчевню. Там уже вовсю шли приготовления к старинному обряду. Пользующийся относительной свободой передвижения Эпинэ сидел за столом в центре зала и с удовольствием пил подогретое красное вино со специями, он радостно встал навстречу Савиньяку.
Выбитый из колеи Лионель поздоровался с Робером более сдержанно, чем собирался, представил ему Дагмар, а подкравшийся хозяин предложил дорогим гостям сесть за стол и сплести себе везение из чудесной соломки, заготовленной специально к этому празднику.
При хорошо освещенной зале лицо хозяина снова показалось Лионелю знакомым, и в свете множества свечей и последних событий он с удвоенным подозрением впился взглядом в чужие черты.
- Вы бывали в Талиге, кроме Хексберг? – Спросил Савиньяк, когда хозяин поставил перед ним персональный ящичек со светлой соломой и несколькими цветными лентами.
- Не имел такого счастья, - с искренним сожалением ответил тот. И вдруг засиял: - Но мой единоутробный старший брат Август всю жизнь прожил в Олларии. Он занимал большую должность, был важной птицей, я не смел поддерживать с ним отношения. Не так давно Августа не стало, он как и я, был похож на нашу матушку.
Эту новость Лионель принял с некоторым юмором и несвойственным ему фатализмом. Было забавно видеть ехидное выражение лица Дагмар, наблюдающей за диалогом. Эпинэ на все это внимания не обратил, он слушал наставления хозяйки харчевни относительно предстоящей работы. Выбрав подходящий пучок соломы, добрая женщина показывала пример работы над нужной фигуркой. Выразив сочувствие родственнику в его утрате, Ли узнал как зовут брата Штанцлера – Отто и с этого мгновения звал его только по имени, чему хозяин гостиницы был бесконечно рад.
Через какое-то время все увлеклись плетением. Подошли еще гости, скоро все столы были заняты, сын Дагмар не подсел к матушке, остался с пожилым дриксом в генеральской перевязи на интенданском мундире за столом, причем генерал увлеченно выплетал затейливую вязь, собирая все в ажурную башню, а юноша поглядывал на мать, небрежно сплетая из своей соломы весьма узнаваемого зайца. Поодаль, один из молодых Приддов, копия Валентина, только юный и улыбчивый, тоже плел из соломы, переговариваясь с сыном хозяев харчевни. Дагмар первой окончила работу, ее двухголовый лебедь был прекрасен странной красотой, было заметно, что его женщина плетет не впервые. Кто-то из посетителей принес и повесил на лапку сосны женскую фигурку. То и дело хихикая и закрывая лицо, девица с пунцовыми щеками повесила на самый кончик лапки крупное сердце. Глянула на Эпинэ и выбежала из харчевни, алея, словно мак. А вот Робер её не заметил, возился долго, его угловатая лошадка была украшена цветными лентами самых ярких тонов. - Скорее это лось, - виновато сказал он, пытаясь устойчиво поставить лошадку на столе.
- По-моему, прелесть, что за лошадь, - твердо сказала хозяйка, помогая закрепить на игрушке шнурок для подвеса.
Лионель подошел к сосне последним. Его олень не нуждался в оценках. Впервые взявшись за плетение, граф Савиньяк проявил незаурядную сноровку и прелестный олень, распластавшийся в прыжке был идеальным.
Он отступил и полюбовался блестящей в огоньках свечей соломенной фигуркой. Увидел притаившегося в ветвях соломенного же спрута. Потом обернулся. Возле Дагмар стоял сын и говорил что-то буквально одними губами. Та, белая, как мел, слушала, её щеки понемногу розовели, потом женщина кивнула и их беседа обрела звук.
- Я остаюсь в Хексберг. И на первом же корабле…
- Мама, я сам буду на этом корабле. И прекрасно тебя устрою. Я все уже сговорил.
Дагмар обняла сына, тот почтительно ответил на объятия и поцеловал ей руку.
- Регент меня отравит, если узнает, что я тебе рассказал.
- Я знаю. Дорогой мой...
- Если ты передумаешь, ничего страшного. Я знаю, что тебе не по сердцу те места и такие люди.
- Я не передумаю, - женщина криво усмехнулась, - Хотя бы чтобы побить твоего дядю и устроить грандиозный скандал любезному другу Вернеру.
- А что ты сделаешь с моим братом? – Лионель желал бы услышать ревность в его голосе, но её не было. Наверное, этот мальчик любит своего брата так же сильно, как он любил Эмиля.
- Надеру ему уши, - сурово сказала мать. Сын бережно коснулся губами её волос цвета лунного света.
- Смотрите! – позвал кто-то, отдергивая занавеску. Большое и старательно вымытое окно не скрывало всей красоты происходящего.
На темном небе разлились полосы голубого и лилового сияния, отливающего по краям зеленым. Савиньяку вспомнилась шея голубя, тоже блестящая и в таких же цветах.
- Предвещает мир! – Взволнованно сказал Эпинэ.
- Да услышит вас Создатель! – Дрогнувшим голосом, полным надежды, отозвался хозяин и осенил себя знаком.
Все благоговейно смотрели на радужную ленту, дрожащую на небе.
Савиньяк взглянул на Дагмар и поразился. Лицо женщины было жестким, она тоже смотрела на цветные сполохи, но явно не связывала их с предзнаменованиями. Мысли Лионеля о том, что она по весне поедет к блудному сыну в Ардорану или Рупергхафен, вдруг сменились невероятными предположениями о том, что теплые дни ей придется встречать в мятежной Кэналлоа. Лионель усмехнулся. Отложившись от Талига кэналлийцы скоро примкнут к морискам. Ну не к дриксам же. Разве что те попробуют развязать завоевательную войну, понадеявшись на то, что Талиг не придет вероломным южанам на подмогу. Савиньяк вдруг подумал о вещах, которые он не в силах изменить и контролировать. Будет то, что будет. В талантах и аппетитах Хохвенде он не сомневался. В том, что им ещё придется сойтись в битве – тоже. К лету конечно же будут потрясающие новости, волнения и заботы, но прежде всего Талиг.
И мир. Который они заключат завтра над бегущей водой и их должны услышать.
К о н е ц
@темы:
тексты
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
2
)
Поделиться
пятница, 22 ноября 2024
06:00
запоздалая забавная история для Хеллоуина. Дриксенско-алатская)
Закатный рок-н-ролл
читать дальше
Свадьба в Алати
После поветрия, выкосившего даже в горной Дриксен целые семьи, в семье Хоссов осталось всего четверо детей и той же зимой им пришло известие, что старшая вдовая сестра супруги Хосса собралась замуж.
За алата. Семейство стряхнув с себя уныние живо переключилось на свадьбу. При кажущемся многолюдии Хоссов было не так много, к свояченице Хосс благоволил и, несмотря на некоторый скандал в обществе (ибо вдовица, ставшая невестой продала все, чем владела в Дриксен и перебралась к жениху) сразу же, как позволила дорога в Алати, отправился гонец с письмом, что приглашение принято и в конце лета ко дню Святой Бенедикты, семья явится на торжество.
Дорогу в Алати дети от волнения и восторга запомнили плохо, слишком много было всего для глаз, привыкших к сдержанности северных красот, впечатлений, ярких красок, богатых ароматами лугов и лесов и таких вкусных ягод и фруктов. Родители пропадали на таможне с ворохами грамот, верительных, подтверждающих и удостоверяющих, что две подводы едут вместе с каретой и являются подарками родне на свадьбу, а еще слабые после перенесенной хвори дети ели съедобный синеягодник и такую крупную здесь дикую малину. И рвали букеты цветов, лиловых и желтых, и розовых, из которых девочки плели венки. Смотрели новых птиц, пытались поймать невиданных длинных пятнистых мышей. Таможенники с сочувствием смотрели на бледных, словно первые цветы, выбравшиеся из-под снега детей. Здесь, на таможне поветрие миновало недавно, воспоминания были еще так ярки. Один из таможенников посоветовал северянам обрезать лошадям хвосты, чтоб не утянуть ненароком заразы. Глава семейства согласился с ним, но забыл тотчас, как только семья покинула таможню.
Дорога длилась, развеивая печали и стирая из памяти и страшных снов прошлые беды.
Алати оказалась приветливой к гостям.
Тетку обняли сердечно, а новому родичу гости были рады так, словно он всегда был родичем, но жил далеко и вот теперь вернулся. И то правда, алат оказался хорошим человеком и обещал стать добрым мужем для Барбары, не такой красивой, как младшая сестра, но женщины веселой и приятной. Он вдовел уже пятый год, а его единственной дочери – очаровательному ребенку – исполнилось шесть. Черноглазая и веселая, она была точной копией отца и полюбилась северянам так, что маленькую, обожаемую будущей мачехой Жужу без конца одаривали и вниманием, и лакомствами, и подарками. У Барбары не было детей и в первом браке, и её сестра тихо сказала мужу, что по всей вероятности, Жуженька будет хоть и приемным, но единственным ребенком её сестры.
Свадьбу сыграли так, что потом пришлось менять не один каблук, даже и через костер прыгали, причем гости веселились наравне с хозяевами, чему алаты были искренне рады.
Обратно выехали уже в осень, нежно распрощавшись с приумножившейся роднёй и торопясь до снегов в Дриксен. Уже ближе к границе Алати остановились передохнуть в гостинице, оказалось, что недалеко от городка есть большой хороший монастырь, где можно купить отличные товары.
На монастырскую лавку с книгами Дагмар сразу же обратила внимание. Научившись читать, она с удивлением открыла для себя, что чтение ей и полезно, и приятно. В блистательном свете женская грамотность уже перестала быть привилегией избранных, и стала правом. Хотя матушка Дагмар ещё помнила время, когда женщине самой писать и даже читать письма было неприличным. Даже жития святых женщине читал клирик-мужчина, но монахиня была обязана помнить святые тексты наизусть, чтение по книге не приветствовалось.
Теперь девушке можно было даже выклянчить приглянувшуюся книгу у отца. Все старые легенды за зиму зачитаны до дыр, со скуки Дагмар после Зимнего Излома даже за Эсператию принималась.
- Мне всегда казалось, что в Алати Создатель не в почете, - тихо заметила Ингунн, трогая корешки роскошно расписанных книг, - но, кажется, вы не бедствуете.
- О, нет, - лицо быстроглазой монахини была создано для улыбок и смеха, но она не казалась несчастной в этих стенах.
Впрочем и стены алатского монастыря были непохожи на дома Создателя в Дриксен. На здешних стенах красочно зеленели рассветные травы, диковинные цветы на ярких стеблях изгибались в медальоны, богато украшенные самой обыкновенной, сочных красок рябиной и из этих узорных виньеток на смертных ласково взирали святые, излучая саму жизнь.
Матушка Дагмар даже оторвалась от покупки тонкого белья, для того чтоб рассмотреть эти веселые росписи. Женщины-святые были прелестны и веселы, мужчины казались полными сил и сознания своей правоты. Ни в ком не было слабости, здесь Создателю служили с желанием и радостью, но без отречения от жизни.
Кроме того здесь стояли в кадках и пряные и яркоцветные растения, в кадках произрастали даже драгоценные цитронные деревья. Кроме прочего, пол был из чередующихся плит розового и оранжевого мрамора, который в кесарии Дриксен был великой редкостью.
Кроме белья, на всякий пол и возраст, на продажу были выставлены монастырские варенья, россыпи сухих трав для заваривания, сухие ягоды малины от лихорадки, черники от желудка и сушеные почки местной липы, узкие полотняные мешочки с привозным шадди, орехи в меду и засахаренные и чего только не лежало на скамьях светлого дерева.
Интерес Ингунн к книгам стремительно угасал, она не любила нового и незнакомого. Старшая девочка было обернулась на мать и Дагмар спросила:
- Может быть вы нам что-нибудь предложите, святая сестра?
Она не любила говорить на талиг, хотя знала язык лучше, чем старшие дети, учившиеся у того же ментора, знала даже лучше, чем батюшка и он этим гордился. За это Дагмар любила отца еще сильнее, хотя казалось – сильнее уж некуда.
- Есть песенник, в двух книгах, в первой баллады о святых, во второй песни о господарях, битвах, да о мирском…
Черноглазая монашка любопытно оглядела девочек, показала книги. Ингунн по праву старшей бережно взяла книгу о святых, Дагмар обрадованно раскрыла часть о мирском. С первых страниц обеим девочкам стало понятно, что эта книга займет всех в семье. Они стали оглядываться на родителей – без их решения такая покупка была невозможна.
В качестве гостя и богатого покупателя допущенный в эти стены отец подошел, заметив немой призыв дочерей, только взглянул на книгу и снял с пояса кошель.
- Есть еще новая легенда, которую вы больше нигде не найдете, - Монашка выложила на лавку книгу небольшую, но интересную даже на вид. В вихре всех оттенков золотых осенних листьев стояли, как подруги, две женщины, разные словно день и ночь, и, хотя одна второй набрасывала на плечи роскошную шаль, видно было, что над ними сгущаются тучи. На обороте книги стояли плечом к плечу двое мужчин и являлось глазу, что им пришлось пережить нечто ужасное, хоть и стояли они, словно братья.
- «Легенда о Белой Ели», переведенная на талиг, это большая редкость.
- Мы возьмем эти книги, святая сестра, - вежливо проговорил отец.
Уходя из монастыря семья то и дело останавливалась, чтоб разглядеть получше святых и растения у окон. И не утерпели, купили семян, того и другого, разных цветов ипомеи, разных оттенков бархатцев, черенки разных яблонь и крупных летних вишен, иного алаты не предложили, зная, что приживаться растениям придется на севере.
- И как там было? – Спросил потом ее младший брат Говард, обиженный тем, что его не взяли. Эвард, оказавшийся в том же положении, что и младший мальчик, демонстративно не интересовался монастырем. Впрочем, старшего более всего интересовало оружие, кони и сражения, об этом можно было говорить с любым в Алати. Эвард внимательно слушал о вражеских военных победах, отец ему как-то сказал, что это полезное знание и мальчик, поразмыслив, согласился с батюшкой.
- Знаешь, мне понравились только фрески со святыми, ну и книги, - соврав во благо, Дагмар взъерошила русые волосы младшего брата, - Одну я тебе почитаю, может быть и сегодня, завтра снова долгий переезд.
- Прочитай! – Говард обрадованно сел поближе к сестре и жадно спросил: - Это страшная история? Как вихтельбургские колокола?
- Наверное, - улыбнулась Дагмар. Ингунн передернуло, а яркоглазая девушка, дочь хозяина гостиницы, где остановились Хоссы, оставила подушки служанкам и подошла к северянкам.
Историю о колоколах Вихтельбурга знали все в Дриксен. Герцог Вихтельбург был известнейшим вельможей, он украсил свой род военными победами и личной доблестью и любая девушка в кесарии с радостью стала бы хранительницей его очага.
Но как-то на охоте герцог увидел дочь лесника, собирающую хворост. Она была хороша собой и юна, сердце герцога отныне принадлежало ей. И еще красавица была лесной колдуньей и не переносила колокольного звона, она бралась изящными пальцами за нежные виски и страдальчески прикрывала огромные зеленые глаза. Влюбленный герцог распорядился, чтоб колокола сняли, оставив один, в часовне. И всегда такой колокольно-эсператистский Вихтельбург онемел. Последний колокол, оставшийся в часовне, оборвался сам, когда молодых венчали. На свадьбе герцог по обычаю вел в поводу украшенную лентами, цветами и травами белую кобылицу, на которой сидела его невеста. Вдруг лошадь понесла, но отчаянный жених умудрился вскочить позади юной гецогини. На глазах у гостей и всех, кто пришел почтить чету Вихтельбургов, на белоснежной лошадиной шкуре проступили бурые пятна. Пегая кобыла унесла на себе хохочущую ведьму и вцепившегося в нее обезумевшего молодого аристократа при всем честном народе под оглушающий звон оборванных колоколов…
- Это было самое страшное, что колоколов нет, а звон слышат все, - Докончила историю Дагмар. Дочка хозяина гостиницы, Магдала, и две служанки уже сидели на краю постели дриксенки, приоткрыв рты.
- Наша бабушка в ту пору была молодой, она приехала на свадьбу со своим мужем и пасынком, и говорила всегда, что никто и ничего не успел бы сделать, хоть и принято считать, что пегая кобыла едва скачет, хромая, эта летела, словно стрела, выпущенная из хорошего арбалета.
- Мужчины, - сказала Дагмар, припоминая бабкины слова и старательно переводя их на талиг, - Мужчины сразу кинулись следом, но все, что им осталось, это следы от трех копыт. Герцога так и не нашли, а в ту же зиму опустел и Вихтельбург. Говорят, что на зимний излом после той осени под звон колоколов из Вихтельбурга в лес колдуньи на неслышимый зов ушли все люди. Вроде бы под звон так и не вернувшихся на свои места колоколов, мимопроезжие видели зеленые негаснущие свечи и все шли друг за другом, но никто из идущих не озаботился теплой одеждой и никто не отозвался на оклики, подойти же к процессии не позволяла вьюга.
- В Алати это называют мороком, - проговорила Магдала, вспомнив о том, что нужно дышать.
Ингунн кивнула, но посиделки разогнал хозяин гостиницы. Шумно отчитывая ленивую дочь и нерадивых служанок, он выгнал их из комнат гостей.
А для сидящих у огня Хоссов тем же вечером Дагмар читала историю о Белой Ели… Им было и интересно, и немного страшно и после истории Дагмар скользнула под теплый бок Ингунн, а Эвард впервые не сетовал на то, что вынужден делить кровать с младшим братом. Старшие более не негодовали на шум, который в харчевне для проезжих, устроенной в первом этаже гостиницы не смолкал никогда. Наутро им предстояла долгая дорога домой, но историю о Белой Ели и Алати каждый из путешественников помнил всю жизнь.
С хвоста плохо вычищенного за всеми праздниками и путешествиями серого в яблоках жеребца главы семейства Хоссов слетела серая же паутинка. Сквозняк с ней немного поиграл и отнес на ручку вил, стоявших у стены. На этой паутинке оставалась унесенная с таможни или же привезенная из Дриксен – кто знает – серая хворь. Поветрие, которое так быстро и страшно разносит смерть. Которое теперь здесь, в Алати.
@темы:
тексты
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
2
)
Поделиться
среда, 04 сентября 2024
05:08
Дагмар и Карлос Алва))))
Закатный рок-н-ролл
читать дальше
Первая любовь
Менестрель был немолод и робок. Он старательно выпевал старинные песни, которые Дагмар знала наизусть. У матери был голос, достойный Рассветных птиц, и она любила петь. Бабушка пела хуже, сипловато, но с душой и помнила такие песни, от которых кровь в жилах стыла. Сейчас Дагмар с упоением слушала любимые баллады, на последнем звуке даже отец снизошел хлопнуть в ладоши и певцу поднесли чашу сладкой вишневой наливки.
Певец с благодарностью выпил, остаток дал допить очень молодому юноше.
- Это мой преемник, - рекомендовал он мальчика, - знает все мои песни, его голос нежен и свеж.
- Мне бы хотелось послушать еще песню, - госпожа Хосс прятала свое положение под бархатной накидкой и не выезжала из Витфурта, который ей порядком надоел за срок беременности.
Мальчик поклонился, вопросительно взглянул на хозяина замка.
- С позволения господина, - полувопросительно-вежливо сказал он.
Хосс кивнул мальчику и юный певец быстро взял в руки лютню.
Дагмар взглянула на юнца без особого интереса, красотой он не блистал, был самым обыкновенным парнем. Ингунн же поощряюще улыбнулась юноше.
И полилась песня… То ли наливка оказалась некстати, то ли простоватый мальчик был глуп и не понимал, перед кем поет, но это была баллада о теньенте Карлосе Алвасете, который погиб, заслонив собой маркиза Ноймара.
Голос певца был лучше всего, что пело ранее в стенах этого замка.
Песню сопровождала такая чарующая мелодия, что Дагмар заподозрила, что балладу соблазнились перевести с талиг, о врагах так не пишут. Хотя талигойское происхождение многих строк было спорным.
«Отец из рода Ворона, разжег в те дни войну
открыл дорогу в черто-о-оги смерти
сыну своему» старался певец.
Дагмар усомнилась во фрошерском происхождении песни, в Талиге менестрелям не чарку налили бы за такие слова про Алваро, а петлю на шеи накинули. Несмотря на трагичность баллады, история была захватывающей.
Перевалы Ноймари и Агларен породили редкостных негодяев, это Дагмар впитала с молоком матери, но то, что один из Ноймаров стал причиной гибели такого героя… Этого девочка не могла простить. Она забывала дышать, волновалась и горячо жалела юношу, пылкого и смелого, и отдавшего жизнь за того, кто жив и поныне…
«Глаза, чернее ночи, сомкнулись навсегда
Наследника Кэналлоа
В бездну упала звезда»
Дагмар видела, как одобрительно переглянулись братья, старший, красавец Эвард, конечно, радовался гибели еще одного Алва, он жаждал войны, славы и мечтал уничтожить воронье гнездо, как он называл герцогов Алва. Младший, Говард, просто слушал интересную историю, он такие любил. Но долгое восхваление жертвенности и чести его заметно утомило. А девочка не могла понять, что с ней происходит. Ее кидало то в жар, то в холод, она, такая рассудительная, такая практичная, в чем не раз обвиняла ее матушка, так желала, чтоб этот юный Алва жил... Ведь жизнь так прекрасна, а он сам от нее отказался. Глупо. Героически. Достойно восхищения. Это было непостижимо, то, что с ней происходило в этот вечер.
Дагмар украдкой вытерла увлажнившиеся глаза и подвинулась в сторону: если отец запустит своим кубком в менестреля, ее светлое платье может обрызгать вином. Но нет, родители тоже с интересом слушали, отец даже сделал нетерпеливый жест в сторону старого менестреля, который уже давно испуганно дергал мальчика за плечо, мешая песне.
- Как было можно принять такой дар, такую жизнь… - Не выдержав, прошипела Дагмар, наклоняясь к Ингунн. Та повела добрыми глазами, тихо ответила:
- Да разве же Ноймаринен видел, что юноша его закрыл собой? Думаю, нет. Такие подарки в своем уме никто не примет.
Рассудительность всегда ко всем справедливой – до тошноты! – сестры, бесила.
- А я знаю, что Ноймар просто хотел жить!
- Все хотят жить. То, что он наш враг, - серьезно заметила Ингунн, - не дает нам повода подозревать его в подлости. И потом, Карлос Алва был сыном друга Ноймара…
- Покровителя! – Дагмар сжала кулачок. В двенадцать зим все так ясно видно, все так просто… Когда, ну вот когда Ингунн стала такой клушей?! – У Алва нет друзей.
- Это верно, я тоже слыхала, что у вороньих герцогов нет друзей, - раздумчиво отозвалась Ингунн: - Бабушка говорила, это всегда было, в те времена тоже. Это же самый знатный и богатый род в Талиге, кто им настолько равен, чтоб дружить?
Дагмар онемела. И очень кстати, так как отец уже наделил певцов едой, монетами и даже чем-то из одежды.
Позже Дагмар явилась в покои сестры.
- Когда это ты успела с бабушкой поговорить об Алва? – В лоб спросила она.
- В прошлое наше гощенье у бабушки, - Ингунн расчесывала золотистые волосы, аккуратно разбирая волнистые пряди, - Ей было скучно, Эвард ругал на чем свет стоит герцога Алваро Алву за очередную победу кажется. Бабушка встрепенулась, упоминание про Алву пришлось к месту.
- И что она рассказала?
- О том, как присутствовала на свадьбе герцога Улаппского с сестрой этого Карлоса. Ну, когда ездила погостить к своей кузине в Улапп. Сказала, невеста мила, но уж очень мала ростом, словно девочка и такая же узкобедрая. Хотя давно достигла брачного возраста. Видела там старого герцога Алваро и мальчиков... – Теперь Ингунн заплетала свои роскошные волосы в толстые косы, - Наверное, и Карлоса тоже. В молодости бабушка тоже видела герцога Алонсо Алву уж не помню при каких обстоятельствах. Что-то невероятно скучное, кажется. Сказала еще, что на свадьбе дочери Алваро выглядел плохо, хотя его отец был хорош собой и в преклонные годы.
- Создатель великий! – Дагмар отчего-то и возликовала, но одновременно ей хотелось плакать. Сама она на дружеские связи не слишком уповала, предпочитая связи родственные, кровные, но девочке хотелось верить, что у героического Карлоса были друзья. - А про друзей с чего взяла?
Ингунн пожала плечами:
- Бабушка говорила что-то такое… Да ты сама спроси, после второго снега поедем её навестить.
Сверкнув на сестру острым взглядом, Дагмар демонстративно ушла к себе.
И торопливо спустилась по черному ходу во двор, кутаясь в подаренную отцом алатскую теплую шаль. Там окликнула слугу и приказала принести фонарь и проводить ее к менестрелям, что сегодня пели в замке.
По удачному случаю юный певец стоял на крыльце, любуясь последними отсветами солнца.
Дагмар кивнула на его поклон и сразу же спросила, откуда эта баллада. Мальчик вспыхнул. Он не смел ей врать и признался, что сочинил песню сам и чуть только приукрасил. Ведь они были там, оба, ища лучшей доли забрели на границу и потом прятались в харчевне со своими лютнями, когда принесли еще живого Карлоса Алва. Лекари делали, что могли, но юный теньент пришел в себя лишь раз, взглянул на лютню в руках старика, потом в лицо пожилого менестреля, сил говорить у юноши не было, его угасающие черные глаза требовали. Но тот стоял окаменевший, а он, молодой посмел отозваться на невысказанное желание умирающего. Взял лютню и провел по струнам, подражая южным песенкам. Раз и другой, дивно и нежно вышло, словно всю жизнь лютня ждала этого дня и мгновения. Карлос Алва прошептал – Матушка…
И все.
Талигойцы их не тронули, менестрели купили себе места на торговом корабле. Во все дни жизни, отпущенной Создателем, им суждена Дорога.
Не таясь, Дагмар вытерла мокрое лицо. Как он это славно рассказал.
- Ты грамотен?
- Да, моя госпожа.
- Пришлю бумаги и чернил – спиши мне слова этой баллады. И… вы куда направляетесь?
Мальчик пожал плечами, - Мне неведомо это, моя госпожа. Холодает, наверное пойдем в Эйнрехт.
- Если будет случай, увидишь торговцев – любых – скажи, что в Витфурте Дагмар Хосс заплатит золотом за портрет Карлоса Алвы. А тебе вот, за песню, за голос.
В руку певца легла монета – золотая, до того, как Дагмар узнала, что песню написал этот мальчик, она собиралась дать ему серебро. Но мастерство дорогого стоит.
Утром ей подали список баллады и на двух листах были рисунки пером – юноша с черными кудрями лежит и повернул голову, взгляд - приказ… а на другом листе просто портрет. Менестрель вложил в рисунки весь свой талант и Дагмар пожалела, что позволила ему покинуть Витфурт и не посоветовала не петь этой баллады перед случайными людьми. Она спрятала листы в свой ларец и вдруг поняла, как ярок мир вокруг, как дивно, до головокружения пахнет первая зимняя распутица, холод, влага и засыпающая земля… Все отчего-то было таким же, как всегда, но и не таким. Прекраснее, волшебнее, чем есть, несбыточное, как первая любовь, посетившая Дагмар.
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
1
)
Поделиться
05:04
Лионель Савиньяк и Мэллит
Закатный рок-н-ролл
читать дальше
«Я на тебе, как на войне…»(с)
БЕЗУМИЕ
Его мир всегда был расколот. Все казались ненадежными, соперников следовало достигать и опережать. Мир вражды и соперничества, мир мужчин, такой привычный, к которому его так хорошо подготовила мать. Мать, долгое время бывшая единственной интересной ему женщиной. А потом появилась другая.
Она вошла в мир графа Савиньяка хрупкой тенью, такой же расколотой и изломанной, это была совершенная гармония боли и страдания. И Лионель полюбил ее рыжие кудри и медовые глаза, ее такую понятную сущность – надо оберечь все, что дорого от тех, кто опасен. Полюбил за тьму, что плескалась в душе молодой женщины.
Вышло так, что старшая сестра Валентина Придда показалась Мэллит опасной. За возможность вернуть роду былую власть и силу, Валентин согласился счесть случившееся трагической случайностью. Набираться силы ему придется самому, как и приумножать славу, но теперь Лионель не станет мешать Приддам.
А рыжие куничьи кудри были рядом. Теплый носик, который Ли нравилось целовать, такой смешной, маленький. Тонкие косточки под нежной кожей и крохотная родинка под левой грудью – светлая, словно сдвоенные шарики, очень милая.
Уродка для своих родных, она не знала ласки и любви и в руки охотника Лионеля опустилось маленькое, вздрагивающее, недоверчивое, но желающее тепла, чудовище.
Два чудовища – это сильно. Это союз. И никогда граф Лионель не заскучает дома. Он проснулся и увидел, как Мэллит замахнулась кинжалом. Увернулся – и сталь беспощадно пропорола перины там, где была его грудь. Полетели белые снежинки пуха. Сильный удар, неженский. Как же он любил ее потом в этих пестрых перьях и разодранных шелках. И гоганни плакала – от счастья, что такой опасный, опасный для нее и для себя самого возлюбленный понял её и что не дал ей себя убить. А их дети… чужие, совсем не такие. Льнущие к нянькам, слугам и изредка наезжающему брату Эмилю. Кажется, кормилицы все же испортили детей лаской.
Теперь уезжать из дому стало страшно. Меллит Савиньяк подолгу не моргая смотрела на детей, таких светловолосых, как отец, но с глазами цвета меда, и о чем-то думала, наклонив голову, словно принюхивалась к съежившимся малышам. Конечно, не о таких наследниках мечтал Ли, но иных у него не было.
Дети глаз не сводили с родителей, ожидая, что им скажут или прикажут, угадывая, чего от них ждут, морщили лобики в мучительном напряжении, таращили испуганные глаза на отца и мать. Лионель был ими разочарован, он знал, что поступки должны быть естественны.
Очаровательная Мэллит была часто погружена в себя, Ли догадывался, что это что-то связанное с Селиной – та, бедняжка, сгорела от лихорадки, сперва сойдя с ума. Теперь лихорадка то и дело трепала Мэллит, на бледных щечках вспыхивал румянец, иногда она что-то шептала, бессвязное. Лионель подарил супруге богатые четки из вишневой яшмы и зрелище что-то бормочущей себе под нос и вцепившейся в четки Мэллит, приобрело пристойный оттенок, казалось, что женщина молится.
Однажды, непозволительно задумавшись, Лионель пропустил момент, когда Мэллит оказалась позади. Четки были достаточно длинны, чтоб захлестнуть ему шею, но Ли успел выкрутить нежные запястья любимой так, что Мэллит закричала. Дети, сидевшие тут же, сжались.
Потом Ли поцеловал вспухающие лиловым запястья Мэллит, она улыбнулась супругу и нежно отерла бисеринки пота с его висков, ненадолго перестав быть загадочной статуэткой.
Ночью Лионель ждет жену в свои покои. Ждет не только в разрешенные дни. Мэллит, словно ночной демон, может появиться в любой момент.
После ужина домоправитель, пряча глаза, доложил ему, что с кухни пропала тяжелая колотушка…Вспомнилась такая неудачливая Ирэна… Как удачно тогда удалось выдать Габриэль за Ирэну. Как удачно Жермон Ариго влюбился в спрутячий образ, не вникая в суть.
И Габриэлла Борн, не безумная, как бедная Селина или Мэллит, а просто злая, но моложавая и красивая вдова, предпочла семейное счастье с неизвестным, но влюбленным мужчиной, смерти или забвению в этих ядовитых дивных садах.
Ночь… темнота… мягкие шаги, шуршание атласа по камням и тихий стук колотушки… волочет за собой? Или ведет по стене?
к о н е ц
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
1
)
Поделиться
понедельник, 02 сентября 2024
05:35
Дагмар, Гудрун, Алиса...Катари совсем мало
Закатный рок-н-ролл
читать дальше
Прихоть
Это было почти то, что хотела Дагмар. На серебряном ажуре каркаса крепились чешуйки светлого перламутра, а все вместе это было нежным лебедем. Ах, как бы ей хотелось сделать его двухголовым и хищным, словно старый герб семьи отца, но увы, хищную птицу пришлось сменить на спокойную не имеющую отношения к Кесарской Короне, звезду, наполовину утонувшую в почти штилевой волне. Некогда принц-наследник Серебряного Лебедя намекнул тогдашнему главе клана Хоссов о своем крайнем нежелании наблюдать лебедя на чьем-либо еще гербе.
Официально они подчинились.
Подавив негодование и сожаление, Дагмар продолжила любоваться работой ювелира. Однако, на ее светлых волосах это будет хоть и прекрасно, но невыразительно. Словно угадав мыли женщины, ювелир негромко сказал:
- Волосы моей госпожи ярче лунного света и тем паче, ярче перламутра. Не угодно ли пожелать отделку снизу Зегинским аделитом, либо шпинелью в цвет глаз моей госпожи, словно лебедь плывет по морской волне?
Шпинель более походила на оттенок морской волны, но аделит был идеален для лучшего платья Дагмар. Она была довольна и она была щедра, несмотря на нежелание ювелира брать плату.
Скоро она снимет траур по супругу и выйдет в свет. Хвала богам, кесарь Готфрид не любит мрачных цветов и по истечении положенных лет, вдова может появиться в родовых цветах.
Про ее супруга и зеленый цвет на его родовом гербе ходила шутка, что этот род положил начало агмам, а потом старательно приумножал его в каждый набег во все зимы вражды, оттого и у агмов встречаются достойные варитов воины.
Молодая вдова улыбнулась, вспоминая своего сдержанного супруга. Говорили, что он пошел в свою матушку спокойным и рассудительным нравом. А вот гневливый покойный свекр Дагмар вполне был способен на подвиги с агмами.
Сын Дагмар пока ничего не обещал. Просто осиротевший мальчик со светло-русыми волосами. Наверное, он будет похож на них обоих, иногда Дагмар замечала в мальчике черты своего супруга, иногда видела в сыне себя самое.
Родив супругу наследника, Дагмар входила в мужнин род и получала право на все, чем тот владел, в том числе и на фамильные цвета. И теперь платье из переливчатой тафты глубокого зелено-серебристого оттенка ждало своего дня.
И вот желанный день. Дагмар идет по увитой оранжерейной зеленью и цветами бальной зале со старшим братом – его супруга вечно болеет, младший брат в море, родители остались этой осенью в Витфурте со внуками. И сын Эварда и сын Дагмар равно дороги старикам.
Ощутив на себе пристальный взгляд, Дагмар обернулась и немедленно присела в изящном реверансе.
Принцесса Гудрун ответила плавным наклоном головы. Она еще так юна и пышет молодостью и здоровьем, но аквамариновые глаза смотрят на Дагмар с неприязнью и завистью, как и в тот давний день их первой встречи. Тогда был костюмированный бал, большая забава и редкость в Дриксен, карнавалы - это развлечение юга. Наверное поэтому маленькой – слишком маленькой для бала - принцессе было позволено присутствовать на этом балу.
Изящной нежной бабочкой прибыла Дагмар на бал, из нежной тафты – такой же, как сегодня – крылья трепетали за ее спиной, бабочкой восхищались все без исключения, и когда пришел ее черед представиться принцессе, Дагмар была совершенством грациозности.
Выдержка изменила толстушке, она насупилась, кивнула бабочке, аквамариновые, уже тогда прекрасные глаза венценосной крошки наполнились слезами. Рядом с Дагмар и более изящные барышни ощущали себя неповоротливыми коровами, а маленькой самолюбивой девочке едва удалось сдержать неподобающие поведению принцессы порывы.
Весь маскарад Дагмар откровенно веселилась. Забавлял невероятно престарелый барон, наряженный марикьяре и с маленькой дамской гитарой, распевающий лихие (но пристойные) песенки, её развлекали подруги и молодые кавалеры, в которых она угадывала то младшего сына соседей, то такого галантного Амадеуса Хохвенде, ей нравилось танцевать модную кадриль и паспье, которым любезный мастер танца обучал всех прямо в парадной зале, и о маленькой недовольной девочке Дагмар вспоминала только встречаясь с ней взглядом.
Тогда юная Хосс испортила радость от маскарада принцессе Гудрун.
Кажется, Гудрун помнила это и по сей день. И было ещё кое-что.
Дева Дриксен ела глазами прическу Дагмар. Верхом изящества был серебристо-перламутровый лебедь на зеленоватой волне, сверкающей в огнях свечей и факелов. Давным-давно одному подмастерью собирались отрубить руки, обвинив в изготовлении драгоценностей без патента. За мастера внесли залог, позже дело замяли, заменили имя, заменили казнь. Давно уже подмастерье стал мастером и благодаря своим уцелевшим рукам, он был богат. Теперь он творил в Витфурте и к нему ездили заказывать особенные украшения. Разумеется, не все, только посвященные.
Дагмар чуть улыбнулась. Крупная статная Гудрун была красавицей, но красавицей глупой.
Она моложе Дагмар, это лучшее из украшений, чего ей еще хотеть? Но в красивой Гудрун словно проснулась маленькая завистливая толстушка, аквамариновые глаза не отрывались от безделицы в светлых волосах Дагмар.
Первый танец был с Эвардом. Эв танцевал просто умопомрачительно и был замечательно галантен, передавая сестру другому партнеру по танцу. Вечер был хоть и не верхом блеска, но после четырехлетнего траура Дагмар истосковалась по обществу и радовалась каждой мелочи.
И присутствующую в этой зале дриксенскую знать ждало кое-что ещё. Вместо принцессы Алисы, которая собиралась провести на родине Осенний излом, в Эйнрехт приехала юная чета – король и королева Талига. Это был их медовый месяц, и королева Талига отправила сына взглянуть на родную землю своей матушки и в этот отрезок мира, в Дриксен их принимали, как надлежит принимать родичей. После пира с Готфридом и его семьей в честь молодых гостей был дан бал. Сперва от Фердинанда Дагмар пришла в ужас. Потом залюбовалась его супругой, юной и нежной. И посочувствовала ей, ибо голубые глаза молодой талигойки были нерадостными. Ах, как Дагмар её жалела. Сама она может быть и не любила покойного супруга всей душой, но гордилась его удалью, силой, восхищалась его доброй и щедрой натурой. Но Фердинанд смотрел на свою Катарину с той же нежностью, что и когда-то Георг на Дагмар. Присмотревшись к невзрачному сыну красивой матери, Дагмар увидела, что он неприлично добр для короля. Супруга была рядом с ним неотлучно, она улыбалась и мужу, и восхищенным северянам, но то, что она грустна, не увидел бы только слепец. Дагмар стало интересно. Она предположила, что Катарина Оллар была влюблена в другого, вместо Фердинанда. Но женское чутье подсказало ей иное. И это было уже скучно и достойно презрения. Катарина Оллар устала и была напугана. Как она пошла за короля, Создатель ведает, Фердинанд бы простил ей отказ. Значит, девушкой двигали иные мотивы. Или, что вернее, игроки. Дагмар в мыслях перебрала всех, кто мог быть заинтересован в слабой королеве, имеющей влияние на влюбленного и тоже слабого короля. Да, вот на его Высокопреосвященство Дагмар хотелось бы взглянуть. О кардинале Талига Диомиде говорили многое, Дагмар нравились эти разговоры.
Такие печальные голубые глаза королевы Талига обвели нарядную залу и встретились с чуть сощуренными светло-зелеными. Ах, как нравился Дагмар этот робко-доверчивый взгляд талигойки, скользивший по мужчинам. Такая завоюет не одно сердце. Прямо-таки нежная Эсциаза из древнейших времен, принесшая мир враждующим племенам, пожертвовав врагам свою честь. В списке легенды прямо указывалось, что племенам наследовал вождь, пришедший в мир из чрева Эсциазы и никто из мужчин обоих племен не был уверен, что вождь не его сын. Какая жалость, что за эту легенду (ее хранение, переписку и распространение) в Дриксен жгли и по эти дни.
Дагмар изысканно поклонилась. Королева Талига кротко наклонила голову, само очарование. И на мгновение залюбовалась лебедем в прическе северянки. Можно было поклясться, что Катарина Оллар представила это украшение в сочетании со своим черно-белым платьем. Даже владелице лебедя приходилось признать, что подобный ансамбль смотрелся бы очаровательно.
Гордая своим приобретением Дагмар прошла к столику с напитками, приняла от поклонившегося слуги бокал девичьей слезы, и вдруг ее лицо приняло хищное выражение, как у лебедя на старинном гербе Хоссов. Она не любила глупую Гудрун и не прониклась симпатией к слабой Катарине. И желала бы огорчить обеих.
Дагмар на некоторое время покинула залу, быстро отдала кое-какие распоряжения своей служанке и когда вернулась, в ее волосах скромно блестели бриллиантовые ландыши.
Сперва она отозвала в сторону Амадеуса Хохвенде, тот удивился, но, поразмыслив, нашел приличным её желание доставить удовольствие Фердинанду Оллару и напомнить ему о северной крови в его жилах.
Молодую вдову подвели к талигойской чете, и она присела в низком реверансе, слушая, как представляет чужеземцам ее Хохвенде, опуская неудобные для уха короля Талига моменты.
Даже голос у Фердинанда добрый, отметила Дагмар, когда тот ласково спросил, что он может сделать для нее, северянки.
И Дагмар вложила в свои интонации и взгляд все, что видела в глазах у матушки и Ингунн, такую же доброту, так что ей вполне удалось обмануть чужого короля.
- Ваше Величество, прошу Вас передать Её Величеству Алисе маленький памятный сувенир от моей матушки Аделинде-Герлинды Хосс. Красоту и доброту Её Величества Алисы в Дриксен помнят.
Растроганный Фердинанд принял у неё красивый ларец, ахнул, залюбовавшись лебедем. Передав подарок слуге, он взял в обе руки ладошки Дагмар.
- Дриксен – страна чести и памяти. Мне дорого то, что матушку помнят и любят на ее родине. И вы помните, сударыня, что Талиг будет рад вам и вашим близким…
Этого было уже многовато. Дагмар одарила короля Талига еще одним нежным взором и скромно покинула общество чужеземных венценосных особ. Да, матушка действительно вспоминала королеву Алису, но как-то снисходительно. Хотя не была красивее её.
Настроение Дагмар еще поднялось, когда она увидела Гудрун. Девушка стояла неподалеку и все видела. И Катарина Оллар более не казалась возвышенно-печальной, её лицо было недовольным, это иное, это сердец не бередит.
- Зачем я это сделала? – Спросила Дагмар Эварда в его эйнрехтском доме после бала, заполночь, сидя в уютном кресле.
Эвард негромко рассмеялся: - Потому что и ты и наша матушка те еще змеи. Упаси тебя Создатель матушке это рассказать. Ты забыла, что королеве Алисе когда-то весьма нравился наш батюшка?
Смех Дагмар звенел, словно нежный колокольчик.
***
-Милая матушка, я привез вам кроме прочего… - Сияя доброй улыбкой, сын неуклюже прошел в покои королевы Алисы. Запах фиалок был нежным и всепроникающим. Единственный аромат, от которого любого Алва корежило. А так, вообще-то Алиса Дриксенская предпочитала нежный запах ландышей. Неповоротливый, но такой любимый сын присел у кровати, Алиса подавив вздох, нежно погладила его по пухлой, уже начинающей отвисать, щеке. Улыбнулась его радости, надо бы получше скрыть безразличие от того, что он привез, да и от жизни вообще.
- Это подарок от Аделинде-Герлинды Хосс. ЧуднОе имя, но дочка у нее само очарование. Это памятный подарок…Вы помните эту женщину, матушка?
С прошлой зимы прихварывающая и подозревающая, что Алваро Алва или этот гаденыш Сильвестр, ставленник Диомида, ее методично через повара и прислугу травит, Алиса вспомнила мерзавку. Да так, что вышла из состояния тоскливой апатии и ожила. Глаза ее ярко вспыхнули, она долго рассматривала лебедя, одновременно восхищенно и негодующе покачивая головой, потом процедила:
- Эту змею забудешь…
Потом с забытой силой развернулась к ласково глядящему на матушку Фердинанду.
- Ну и как вам наша Дриксен, сын мой?
Наутро королева впервые за два месяца вышла к столу. В ее прическе красовался перламутровый лебедь.
к о н е ц
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
2
)
Поделиться
пятница, 30 августа 2024
04:44
Снова Дагмар, Дриксен (вообще, интересно, когда продолжение ОЭ?)
Закатный рок-н-ролл
читать дальше
Лента
Грязь и сутолока, вот что не нравилось Дагмар в простонародных гуляниях. Но все остальное она обожала. И менестрелей в лоскутных ярких одеждах, словно пришедших из древних легенд и торговые ряды, где можно было купить почти все, что угодно под шутливые возгласы зазывал и торговцев. Лето клонилось к закату и все словно пропиталось ароматом печеных в масле овощей, которыми торговали в харчевнях. Дагмар и сама не удержалась, в ее доме сейчас подавали изысканную морковь в карамели и печеные молодые репки, а она стоя у грубо сколоченного стола с удовольствием съела порцию простого перченого овощного рагу.
В густой подливе был и лук и чеснок и потом Дагмар, сыто улыбаясь, позволила себе пригоршню паонских розовых леденцов. Ни одна ароматическая вода не пахла так густо, этими леденцами торговали в престижной эйнрехтской лавочке и Дагмар там принимали, как постоянную покупательницу.
Теперь Дагмар шла в сопровождении двух слуг и своих сыновей по окрашенной в теплые закатные тона ярмарке и покупала то пряники, то леденцы, то орехи. Мальчишки жевали сдобу с изюмом и цукатами, глаза их горели, младший бережно нес новую игрушку - раскрашенного всадника, умеющего метать копье, старший то и дело гордо трогал новый кинжал на поясе.
Дагмар кланялись, она отвечала приветливо, уж такой хороший вечер выдался, что госпожа то и дело заговаривала и шутила с теми, кого помнила с детства. И вот, на краю торговых рядов, Дагмар приметила любопытное. Ковры были не в новинку, а стоящий на них неяркий сервиз тонкого фарфора украшал рисунок, который притянул взор женщины и Дагмар не могла отвести глаз.
На закатном огромном солнце чернела одинокая башня. И к ней мчались всадники. Сперва Дагмар была уверена, что всадник был один, потом, не вдруг, увидела всех. И ей показалось, что они движутся. Вглубь, в солнце, исчезая в кровавых закатных лучах. Отчего-то было понятно, что изображен не рассвет. Языческий лаконичный узор, сплетающийся так, что казался то масками, то колдовскими знаками, обрамлял странный для чайной посуды рисунок.
Молодая женщина восхищенно замерла, рассматривая эту, по сути, безделицу. Ей словно запахло летней вечерней степью, полынью и пылью и надвигающейся грозой, ушек женщины коснулся несуществующий звук копыт всадников, уносящих четверых в закатное пламя..
У Дагмар, урожденной Хосс, были сервизы и собственные, из приданого, и от двух мужей, двух иных родов, старинных и богатых. А вот поди ж ты, захотелось иметь этот закат и всадников. Вряд ли их можно будет подать для случайных гостей или на визиты вежливости. Такое только для своих, только для понимающих людей. Хохвенде например, поймет. Недаром родня Урсулы Зибершванфлоссе, вкус аристократический донельзя.
Тонкие пальцы сомкнулись на кошеле и Дагмар поискала взглядом продавца. Им оказался неказистый мужчина, с круглой, словно жбан, головой, острыми ушами и носом, похожим на шишковато-крючковатую картофелину. Жидкие черные волосы продавец стянул в крысиный хвост, маленькие черные глаза щурились хитро и самодовольно.
Вежливо, насколько позволяло жгучее желание обладать вещью, Дагмар осведомилась о цене. Была уверена, что продавец ее раскусил и заломит нечто несусветное. Но нет, цена оказалась неожиданно соответствующей фарфоровой добротной посуде. Дагмар осторожно подержала в руке легкую чашечку. Фарфор, без обмана. И роспись живая, хорошая.
Продавец улыбался, глядя на сомнения женщины. Не уговаривал брать, не торговался. Знал, что купит.
И Дагмар достала монеты и даже добавила, попросив завернуть так, чтоб не разбилось. Получила вежливый поклон и обещание сделать все в лучшем виде. К ней подбежали сыновья, Дагмар приласкала обоих мальчиков. Оба такие еще телята, младший совсем светлый, чуть не блондин, в мать, старший больше походил на отца и отчего-то на младшего из дядьёв. Не красавец, но на нем невольно задержишь взгляд. Оба наперебой показывали матушке покупки, чего там только не было, Дагмар сама снабдила сыновей кошельками на траты и теперь забавлялась их выбором и радостью.
Но вот желанный сервиз отдан в корзинке слуге, а вынесла корзинку другая женщина, пожилая, с черной повязкой через глаза. Двигалась же она так, словно на глазах ее была прозрачная кисея.
Безошибочно развернулась к Дагмар и мальчикам, ее поклон был небрежен.
- Мама, смотри, гадалка! – Удивленно сказал младший.
- С чего ты взял? – Засмеялся старший.
- Твой брат правду сказал, Георг, - на чистом дриксен сказала старуха, - И я гадаю, и нагадываю тебе много побед и военной славы. Ты будешь счастлив во многом, от своего рода ты взял не красоту, взял удачу.
- А я? – Белобрысый крепкий малыш с любопытством смотрел на старуху.
Дагмар, у которой сжалось сердце, пронзительно взглянула на наглую колдунью, зная, что прикажет ей отрезать язык прямо здесь и сейчас, на ярмарке. Эту лавку рухляди подожгут, всех, кого в ней найдут, забьют камнями…
- Тс-тс-тс, - поцокала языком старуха, - Сколько ненужной крови. Вся в отца. Нет, рассветная, твой средний сын тоже унаследовал счастливую судьбу.
- Средний? - Едва совладала с голосом Дагмар. Ей хватило второго замужества, больше чем хватило. Роды тоже были не из простых. Счастье, что ребенок удался.
- Младшенький будет моей крови, - улыбка старухи оказалась неожиданно зубастой, - Его судьба темна для меня, не вижу я только великие жизни. А ты полюбишь его отца и его самого так, что потом все тебе на вкус станет пеплом. Даже радость к тебе этих детей.
читать дальше
- Остерегись, - холодно сказала Дагмар.
- Верь ей, сестра, - Ингунн – та, которая умерла столько лет назад, молодая, статная, улыбнулась младшей сестре, потом подала руку старухе и та повела молодую девушку в лавку между черно-белыми коврами. Не снесла Дагмар обуявшей ее тоски, рванулась следом, поймала Ингунн за ленту в золотистых волосах – сине-золотую, не Хоссовскую, ленту, дареную тем, кто толкнул девушку в ледяные чертоги смерти. Будь ты проклят, Готлиб. Сестричка моя!
- Ингунн, сестра!
Из лавки повеяло холодом и Дагмар уже ступая за уходящими, увидела, что пола там нет, бездна и звезды, вот куда она шла. И откуда-то из прошлого прозвучали голоса отца и младшего брата. Она уже слышала этот разговор и помнила его так хорошо, что ладони снова стали холодными от ониксовых ручках на двери, которую Дагмар не посмела в тот день открыть.
- Ты поспешил, отец, Готлиба следовало оставить нам с Эвардом.
- Умолкни!
Ярость отца, безумная, страстная, ведь все понимали, что прежде всего в смерти Ингунн виноват был и он и матушка, отец ярился, а мать просто выпивала на бокал больше яблочного сидра перед сном… И Говард, любивший Ингунн так же сильно, как Дагмар, многое в свои юные годы не понимающий, прямо из кавалерийских схваток прибывший к закрытому гробу сестры, которую безутешные родители отказавшись от Рассветных садов, попытались воскресить, чтоб потом убить то, что пришло, снова, своими руками.
Сама Дагмар тогда словно оцепенела, цеплялась за братьев, не понимая, что толкнуло родителей на все, что было переделано в те дни, догадываясь, что обезумевший отец рисковал судьбой всего рода, когда сделал то, что сделал. О принце Готлибе, этом женатом принце, будущем правителе страны, влюбленном в Ингунн Хосс, о смерти принца Готлиба, в семье Хоссов с того дня никогда не упоминали. В тот вечер разругавшись со страдающим родителем в пух и прах, Говард был выгнан и вернулся спустя две зимы, уже морским офицером. Больше он из семьи не уходил.
- Мама!
Она опомнилась. И холод прошлого отступил перед летним вечером.
Дагмар обернулась. Мальчики сонно терли глаза. Младший окликнул ее или старший? Какая разница.
Уже были сумерки и почти все палатки были свернуты. На темнеющем небе сверкнула росчерком упавшая звезда.
- Где ты была? – С упреком спросил маленький, - Мы тебя искали… Ты ленту купила?
Дагмар поднесла к глазам дорогого шелка синюю ленту в золотой вышивке. Разум доказывал, что этого не может быть. Под пальцами вышивка была выпуклой, а шелк прохладным.
- Да…
Она глубоко вздохнула, убрала ленту в кошель на поясе и кивнула мальчикам.
- Теперь домой.
Только дома Дагмар вспомнила про сервиз, когда ей подали в нем шадди.
Рисунок казался еще более выразительным в свете вечерних свечей.
- Хотел бы я оказаться там… - старший сын смотрел на всадника (теперь одинокого, прочие растаяли в свете Заката или уже во мгле ночи) мечтательно, а мать затаила дыхание, поддавшись безотчетному страху.
- Только после того, как подаришь мне внучку и внука, - полушутя-полусерьезно сказала Дагмар, одаривая сына улыбкой. Тот засмеялся в ответ. Младший с любопытством посмотрел на рисунок и пожал плечами:
- А мне больше нравится с цветочками.
Старший брать и мать засмеялись и потянулись с двух сторон взъерошить волосы маленького ценителя традиционного прекрасного.
Все еще было впереди.
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
3
)
Поделиться
среда, 07 августа 2024
05:05
история про Бермессера Старые грехи и все такое. Гет, джен, ХЭ
Закатный рок-н-ролл
читать дальше
Тайна маркизы
В воде, нечистой от останков погибшего корабля, за кусок обшивки цеплялись двое. Дриксенцы не собирались никого щадить и брать в плен, но кто-то из парней всмотревшись, крикнул:
- Бабы!
Спустили лодку. Действительно, две женщины, обе смуглые, некрасивые, вскоре были подняты на борт и подведены к адмиралу Бермессеру.
Старшая походила на лесную колдунью из страшных сказок – сморщенная, её карие, от времени выцветшие глаза бросали на спасителей недобрые острые взгляды.
Молодая южанка была удручающе ширококостной. Белое платье с тонкой вышивкой того же цвета липло к почти мужской фигуре с бедрами, гораздо уже плеч.
Зато её темные глаза в окаймлении пушистых ресниц были восхитительны. Несмотря на твердость взгляда, устремленного на врагов.
- Вас доставят в ближайший порт, где оставят на попечении нашего, либо вашего посольства, - равнодушно проговорил красивый мужчина с адмиральской перевязью на довольно правильном талиг.
- Пока что вы являетесь гостями на «Верной Звезде», вас постараются обеспечить всем необходимым в ближайшее время.
Молодая девушка шагнула к нему, пожилая двинулась, словно желая ее остановить, но… не посмела?
- Моё имя Альба-Джоса маркиза Альмейда. Моя сопровождающая ….
Красивые голубые глаза северянина утратили равнодушное выражение и вторую часть фразы он благополучно пропустил мимо ушей.
- Кем приходится вам Рамон Альмейда, маркиза?
Девушка вскинула широковатый подбородок.
- Рамон – мой старший брат. Представьтесь же, сударь.
Было видно, что этого северянину отчего-то неприятно. Нехотя, хоть и вежливо, он с некоторым намеком на светский поклон произнес:
- Адмирал дриксенского флота Вернер Бермессер.
Повел глазами в сторону подбежавшего вестового, тот молчал, глядя на начальство, но слова на этом корабле видимо были не в чести.
- Ваша каюта – прошу простить, одна для вас обеих, - готова. Вас проводят. Отдыхайте.
Дриксенцы расступились и женщины ушли. Обе они насколько возможно в мокром виде пытались сохранить гордый вид.
***
- И это сестра Альмейды… - удивленно крутил головой Хосс, разливая по бокалам тона светлого золота Вдовью слезу.
- Кто бы мог подумать, - невесело вздохнул Бермессер, только что вернувшийся от женщин.
- А чего ты кручинишься? – Капитан корабля взглянул на товарища: - Не влюбился же ты в эту южанку, господин адмирал? Знатные мослы и знатный родич – все, что у нее есть. Ты женат и счастливо. Женщину прелестнее твоей юной супруги трудно вообразить.
Это было правдой. Даже то, что супруга подарила Вернеру первой дочь, а не сына, повергло графа Бермессера в нечасто испытываемый им восторг.
Крохотное создание в розовых вышитых пеленках его восхищало. Один раз отцу показали малышку без розовых свивальников, и он умиленно поцеловал золотистый курчавый пух на маленькой голове. Верх неприличия, безусловно, но как же было радостно присутствие в его жизни этой малютки. И теперь он думал, что если когда-нибудь, его златокудрая Вальтраут окажется на борту вражеского корабля, пусть и с дуэньей, но…
- Мне неприятно, что эта Раймонда на борту «Верной Звезды» среди нас.
- Предлагаешь выбросить ее за борт и утопить? – Оживился Хосс: - Бабы на корабле к несчастью и все такое? Наконец-то ты уверовал хоть во что-то!
- Создатель сохрани! Говард… подумай, она мне сказала, что ее везли к жениху, капитан корабля был в нее влюблен, жених ей безразличен. Они отклонились от курса, а тут мы…
- Весьма бурно.
- Да… кажется, Хохвенде мне говорил, что у кэналлийцев и марикьярской знати все так же, как и у нас. Она себя скомпроментировала и как ей теперь жить?
- В монастыре, - пожал плечами Говард.
Но Бермессер скис, отвернулся, его хандра невидимо разлилась в атмосфере, отравляя настроение всем.
- Давай заберем ее в Дриксен и выдадим замуж, - Хосс отсалютовал бокалом, - И ее старушку тоже пристроим.
Бермессер задержал во рту вино, но все же подавился.
- Хвала Создателю, ты не кесарь! – Просипел он, прокашлявшись. – У тебя слишком много идей и вариантов решения любых ситуаций.
Хосс пожал плечами. Потом виновато взглянул на товарища:
- Я помню, что тебе больше по вкусу Девичья слеза, но увы, запас Девичьей остался в той каюте, что ты любезно отвел женщинам. Мог бы меня выставить из моих хором, тогда пили бы твое любимое вино.
- Нет, что ты, это вино весьма… - Рассеянно сказал Вернер за своими мыслями, не ощутивший букета в золотистом напитке.
- А! Я понял! Ты наконец-то стал думать, как государственный муж и вспомнил о том, что эти женщины могли в моей берлоге найти! – Хосс очень довольный, долил вина другу и себе.
Вернер посмотрел на него в ужасе. Он вспомнил и пагубное пристрастие капитана к рисованию и еще многое иное. В самом деле, как хорошо, что ему и в голову не пришло выселять Говарда для этих несчастных! Хосс успокоительно кивнул:
- Вот и у меня было такое лицо, когда я вспомнил о приказах, о картах… да у меня там полно бумаг не для чужого глаза! А то высадим девочек, а у них полна пазуха секретных документов, - он хрустнул пальцами и сощурился: - Или мы их сперва обыщем?
Залпом допив вино, Бермессер решительно отставил бокал.
- Никого мы не будем обыскивать. Посмотрим, что к нам ближе и… пусть улаживают свои дела сами. В конце-концов, какой-нибудь Вальдес будет только рад породниться с альмиранте.
- Почему ты вспомнил Вальдеса? – Заинтересовался Хосс.
- Полукровка. Ни одна приличная семья не отдаст свою дочь за помесь марикьяре и бергера.
***
Она и в самом деле была крайне непривлекательна.
Порядки на «Верной Звезде» были строгими, адмирал и капитан были любящими отцами нежных дочерей, и Альба-Джосе, а тем паче ее спутнице, ничего не угрожало. Они хорошо обосновались в отведенной им каюте вдвоем, по установленному вновь порядку, женщинам приносили воду, питьевую и подогретую, регулярно меняли ночные судна, все подробности интимной гигиены дам ханжески скрывались от случайного взгляда. Он приглашения в кают-компанию обе сразу же отказались и их не уговаривали, доставляя пищу в убежище женщин.
Альба-Джоса внимательно смотрела на дриксенского адмирала, когда они встречались и этот пристальный взгляд Бермессеру не нравился. Можно было очень просто представить себе альмиранте Талига, с точно таким выражением лица разглядывающим врага. Несмотря на равнодушие к прелестям временных пассажирок «Верной Звезды», Вернер надеялся, что с сестрой Альмейда разговаривал исключительно о семейных делах и характеристик недругов Талига не касался.
Еще в Бермессере тлела надежда, что вся эта история разрешится благополучно и девицу выдадут замуж. Куда-нибудь в Багряные земли. Где она, такая рослая, будет выше любого шада… Потом в голову пришла глупая мысль о том, бьют ли жен шады и за что именно?
Потом Бермессер спросил себя, обрадовался бы он супруге, проведшей некоторое время на борту вражеского корабля среди недругов. Мысли и предположения относительно невеселого будущего угловатой смуглянки затягивали Вернера, словно болото.
Девицу Альмейда было откровенно жаль.
Где-то посреди подобных размышлений, Бермессера застиг шторм, он пришел в себя и обнаружил, что сестра вражеского адмирала стоит прямо перед ним. Одна. Без дуэньи.
- Ступайте в свою каюту, сударыня, - В голосе Вернера против его воли отразились все чувства по поводу девицы, сожаление, даже и вина, он не смог смотреть ей в глаза, она же смотрела ему в лицо удивленно и с затаенной надеждой. Это царапнуло хуже осколка. Дриксенец понадеялся, что девушка не примет его к ней сочувствие за нечто большее, и как мог более холодно произнес:
- Идите к себе. Там безопасно.
Она ушла. И Бермессер с облегчением занялся подготовкой ко встрече шторма.
***
Спусти почти сутки, насквозь промокший, он спустился к себе. Отстранил слугу, покачал головой: - Мне ничего не надо. Отдыхай. Завтра к полудню горячего шадди и разбудишь только если капитан прикажет.
Самый тяжелый момент миновал, горло саднило, морскую воду с лица Бермессер смыл, собственноручно налив себе воды в таз. Снял мокрую одежду, завернулся в нагретую к его приходу простыню и сел на кровать. От усталости даже сон не шел.
Вернер стянул с мокрых, отвратительно жестких от морской воды волос ленту, промокнул их полотенцем, выпустил его, мокрое и тяжелое, из рук и остался сидеть, закрыв глаза.
Он вздрогнул от прикосновения. Смуглые руки, такие горячие, впитавшие солнце юга. Темные глаза, чужие, длинные, смотрят из-под пушистых ресниц так странно.
- Я все знаю, - шепнула она, эти простые слова причинили мужчине боль. Он понадеялся, что девушка ошибается в том, что понимает его чувства к ней. Жалость унизительна.
Губы словно лепестки цветов, нагретых полднем, касались его соленой от моря кожи.
- Я знаю, что все можно простить ради любви, что каждый момент в любви прекрасен, что жить стоит только для этого. Я полюбила тебя, северянин.
Слова звучали лестно. Предлагаемое ею было преступно и заманчиво. В каюте царил полумрак, разливалось тепло и он так давно не видел женщин…
Впоследствии, граф Бермессер ни одно из этих соображений не счёл своим оправданием.
***
Они ушли в сопровождении посла королевства Талиг во Флавионе. Женщины не обернулись, хотя церемонный момент прощания можно было занести в книги, обучающие куртуазному обращению.
Бермессер выслушал сдержанную речь посла, сам был до невероятия краток, и при первой возможности, запасшись водой и едой и после необходимого ремонта, «Верная Звезда» ушла в море.
- Смотри, - негромко сказал Хосс.
На серой скале стояла высокая фигурка. Она подняла руку, и несмотря на расстояние Бермессеру показалось, что он ее узнал. Но подзорная труба осталась в чехле.
Он слишком хорошо помнил прощальный разговор. Не слишком радостно это, когда женщина прощает мужчине все и сразу, все готова принять и понять и ничего не просит. И дает более, чем от нее этого хотят.
Она просила не искать её. После этих слов Бермессер замолчал. Он не мог подобрать слов для того, что чувствовал. И она поняла.
- Я дам тебе знать, что у меня все хорошо.
- Вы уверены, что все будет хорошо?
Она нерадостно улыбнулась.
- Я уверена, милый.
Вопиющую фамильярность Бермессер ей простил… Но забыть не мог ничего.
Попутный ветер радостно нес корабль к родному берегу.
***
Бал Мира был великолепен. Измотанный войной Талиг и прекрасная сияющая Дриксен сошлись на новой границе королевства Талиг, в Старой Придде, чтоб заключить маловыгодный для Талига мир.
Не сказать, чтоб кесария победила без потерь, это была горькая, но победа, тем не менее, мира на севере хотели столь же сильно, как о нем молили на юге.
Новые герои старой войны были по большей части молодыми и уже седыми, в шрамах не только на теле, но и в сердцах, глаза их смотрели на новый мир без иллюзий.
В новом мире места наивности и юной восторженности попросту не было.
Первый адмирал Дриксен, граф Бермессер не привез на бал свою супругу. Она ждала второго ребенка и Вернер не стал ими рисковать.
«Струсил, как и всегда» - подумал он сам о себе и это отчего-то его развеселило.
- Мой любезный враг, - пропел тягучий сильный голос, выдергивая северянина из мыслей в шум бала.
Ротгер Вальдес собственной персоной. Морщинки у глаз, и протянулись от носа к губам жесткие складки, черные волосы разбавила белая соль прожитых лет и перенесенных потерь. Но он оставался хорош собой. Золотое кольцо в ухе, то ли вызов врагу, то ли обеспеченная себе тризна на чужих берегах.
- Позвольте представить: моя супруга, Альба-Джоса Вальдес.
Сердце Бермессера вздрогнуло. Но с каким горестным удивлением Вернер взглянул на ту, что некогда забрала его покой. Южанки быстро старятся, и Альба-Джоса не стала исключением, северянин её попросту сперва не узнал.
Слишком большой рот, слишком тяжелый подбородок. А глаза – в сетке морщин – смотрели понимающе и ласково. Фигура расплылась, став еще более нелепой, и Альба-Джоса стояла, словно гора, вровень с супругом. Подавляя боль от внешности этой невероятной женщины, Бермессер склонился к поданной руке. Он был сама любезность. Рука ее была холеной и в дорогих кольцах. Браслет обнимал широкое запястье, но ощущалось, что эту некрасивую женщину держат в холе.
Ощутив впервые в жизни горячую симпатию к Вальдесу, Вернер сказал все самое любезное, что пришло ему на ум, от душевного потрясения утратив свою обычную сдержанность. Альба-Джоса его словам весело смеялась, потом усмехнулся и Вальдес. Наверное, не будь рядом с ними женщины, полукровка постарался бы задеть недруга даже на балу Мира, но Альба-Джоса своим задором и умными полушутливыми замечаниями спасала положение.
- А ваша супруга здесь? – Вежливо спросил Ротгер, бросив взгляд на лебединый браслет на руке дриксенца. Альба-Джоса тоже взглянула на Бермессера.
- Увы, больна, - Вернер не собирался распространяться о своих ожиданиях и семье.
- Какая жалость, - вздохнула южанка.
Подошел увенчанный славой однорукий с завязанными в седой хвост длинными волосами Альберто Салина, разговор стал еще более оживленным, потом подходили еще гости, свои и враги и Бермессер, улыбаясь про себя, отступил и незаметно покинул компанию.
Он вышел на увитую плющом крытую галерею и замер. На заходящее солнце ветром набегали тучи и утоптанная трава шла веселыми и тревожными пятнами света.
Хосс сидел на корточках перед детьми, то весело болтая с ними, то заигрывая с их нянькой. Женщина крутобедрая и быстроглазая, громко смеялась шуткам чужака.
Дети – мальчик и две девочки, набивали рты леденцами и орехами, одна из малюток пыталась сесть чужому веселому дяде на колено, старший мальчик – со светлыми, волнистыми волосами до плеч, ее урезонивал. Вечер стал совсем пасмурный и все шло к дождю.
Ребенок оглянулся на раскаты грома и Бермессер окаменел. Мальчик был точной копией его самого. Вернер понимал, что по возрасту он приходится… прочего дриксенец не смел додумать.
Обе девочки были черноволосы и нехороши собой, а мальчик унаследовал красивые черты благородной крови своего отца. Вернер прикрыл глаза от душевного страдания, но пошел дождь, да такой, что нянька схватила в охапку девочек и подгоняя мальчика, устремилась ко входу в галерею для семей празднующих.
- Я спросил, как относится к нему отец, - Хосс смотрел на дождь, - Парень сказал, что отец его любит и считает, что он похож на бабушку. Золотые косы и все такое. Все многочисленные Вальдесы высоко ставят мальчика, он с удовольствием говорит о дядьях и совместных развлечениях.
- Наверное, я должен теперь молиться за этого язычника, - глухо ответил Бермессер.
- Вальдес взял в жены сестру первого адмирала Талига. Даже потеряв флот, он не останется на бобах. И у них не будет больше детей, если весить этой сдобной сороке в зеленой юбке. Супруга Вальдеса не сможет… Тяжелые последние роды.
Так что Рамон-Отто Вальдес продолжит род нашего с тобой любимого Бешеного. Ты совсем серый. Может, лекаря?
- Не надо. Давай просто уйдем.
В тишине отведенных комнат, северяне просто сидели друг напротив друга. Надо было идти на бал. Хохвенде не поймет их отсутствия, оба это знали. Наконец Бермессер ощутил, что сможет выносить людей. Стольких людей, этих людей. Он поднялся.
- Старые грехи отбрасывают длинные тени, - уронил Хосс.
Это была его любимая фраза с детства, Вернер понял суть только теперь.
к о н е ц
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
2
)
Поделиться
пятница, 14 июня 2024
13:07
Закатный рок-н-ролл
— ...Мы жили в другом мире и занимались милой ерундой. Она даже казалась важной.
Ерунда была действительно милой, особенно угощаемый вином Штанцлер.
(Рокэ, Марсель, «Сердце зверя. Правда стали, ложь зеркал») (с)
Точнее цитаты мне не найти к своим ощущениям. Столько всего было
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
05:28
история про последний рыцарский турнир в кесарии Дриксен. джен, гет))))
Закатный рок-н-ролл
читать дальше
Последний Турнир
Новое платье в белой пене вышитых шелком цветов ослепительно, а Дагмар в нем особенно хороша, словно хрупкая под инеем веточка. Девушка вообще красива, это признают все, кроме ее матушки, но в новом нежном платье, она словно весенний ветерок. Зеленые глаза ее быстры и веселы, глядя на эту девушку хочется улыбнуться.
Она идет вслед за отцом, ведущим матушку, в третьей паре – с младшим братом. Отец боготворит младшую дочь – его распирает от гордости за Дагмар, когда он видит жадно провожающие её взгляды. Какое-то время Дагмар выводила из себя всю семью, увлекшись образом юного кэналлийского героя (хвала богам, героически погибшего), но вскоре ветреное сердце девушки было занято самой собой и веселыми забавами юности.Ингунн – она другая. Невероятно красивая, но скучная дочь.
К ее покорности родители привыкли, кажется, что матери она ближе. Радость отца, Дагмар, дерзка и своенравна, и хороша собой, несмотря на не совсем правильные черты лица. Когда они все трое рядом, впитавших яркую красу солнца старших брата и сестры затмевает лунная коварная прелесть младшей. Кудри Эварда и Ингунн цвета яркого золота и спелой южной пшеницы, а в светло-пепельные косы Дагмар словно вплели лучи лунного света. Синие глаза старших темны, словно бархат, словно штормовое море, точное повторение матушкиных прекрасных глаз. А светлый аквамарин очей Дагмар напоминает о ранней весне, когда прозрачный лед только начинает таять, сменяясь нежными оттенками зеленого и голубого. Кожа всех Хоссов бледна, но румянец Дагмар нежнее ярких красок старших детей, его можно сравнить с первыми цветами светло-розового шиповника.
А еще Дагмар может съесть сколько угодно ячменных лепешек и пшенной каши, и ее талии это не повредит. Рослая статная Ингунн не кладет на свою тарелку не только лишнее, но даже и необходимое, чтоб не пришлось шить нового платья. Хотя для нее матушка бы не поскупилась.Спокойная старшая дочь рассудительна и хороша собой. Она выше матушки, у нее пышные косы, когда они рядом, окружающие говорят, что Ингунн так же хороша, как ее мать и обе благосклонно внимают этим словам.А Дагмар, словно весенний ветерок легка и подвижна и вместо любезных слов ей достаются восторженные взгляды. Она совершенно не похожа на матушку, которая любит поддеть дочь колким словцом и Дагмар давно убедилась в том, что мать несправедлива к ней.Ревниво любящая своего выкормыша, кормилица Говарда усмехнулась, когда Дагмар обмолвилась о том, что после первого полудетского бала, матушка запустила в батюшку бокалом, выйдя из себя от его похвал младшей дочери.- Так вы входите в свой рассвет, госпожа, - сказала одна из самых недобрых, что знала Дагмар, женщин. – Обидно вашей матушке смотреть на вашу красоту, да на юность, она-то теперь только старухою будет и все на том.Дагмар поджала губы. Другую она бы наказала за непочтительность, но кормилица Говарда казалось, сочувствовала Дагмар. И все же младшая Хосс была справедливой.- Но Ингунн тоже молода и красива, - Заметила она.- Что с того, - усмехнулась простолюдинка, - Нет в ней огоньку. Навроде вашей матушки, но еще ленивее, с ней вашу матушку сравнят не в пользу Ингунн. И не станет она своей матери соперницей, добра, что твоя корова.-Ну, коровы разные бывают, - заметил присутствовавший при разговоре Говард.Обе женщины – молодая и старая – рассмеялись. Не далее, как третьего дня младшенький решил прокатиться на корове, вспомнив древние саги и выбрал самую строптивую. Дальше дело повернулось столь круто, что Говард бежал с поля укрощения, чудом при этом не убившись.Дагмар было немного завидно смотреть на то, как обращаются друг с другом эти двое, брат и его кормилица.
Вот и теперь, на празднике, который войдет в историю Дриксен, как Последний Рыцарский Турнир, Говард успел купить в торговых рядах для своей кормилицы знаменитый эйнрехтский платок – очень теплый и мягкий, традиционно голубовато-белый, с вытканными птицами.К платку братец набрал изюма, чернослива, орехов в колотом мелком сахаре – невиданно вкусное лакомство по мнению Дагмар, нежадный младший брат угостил сестру всем понемногу и вот орехи она оценила вполне.Мальчишка все прибереженные деньги взял в Эйнрехт и теперь не отказывал себе ни в чем, его личный слуга, Пауль уже щеголял в эйнрехтской рубашке из крашеного льна с вышивкой, и с лиц мальчишек не сходили выражения восторга и азарта. Какие-то особенные рыболовные крючки, пуговицы с камешками (интересно, кому?), гребешки, загадочные свертки, даже собственный мешочек отборного шадди. Над покупками детей Дагмар смеялась и иногда составляла компанию мальчикам, тогда они шли в сопровождении еще пары слуг, наслаждаясь ярмаркой, покупая ореховые леденцы в виде осиного гнезда на сосновых лучинках и ароматную сдобу с изюмом и цукатами. Девушка была придирчива и не тратила денег впустую, но соблазнилась на кружева. Те, что она выбрала, стоили недешево, но добрый её отец перед поездкой, втайне от прочих, подарил Дагмар кошель и она знала, что в нем больше золотых, чем у любого из других детей.Помимо кружев, девушка выбрала изумительной красоты туфли из тонкой светло-зеленой кожи с атласными зелеными лентами и, после угощения брата не удержавшись, набрала засахаренных орехов – разных, даже южных мягких, похожих формой на лунный серп. Потом еще лент в косы, пару изящных гребешков с сердоликовыми вставками, фарфоровую в виде корзиночки, игольницу с шелковой сиреневой подушечкой, и шелк для вышивки. Вышивать Дагмар не слишком любила, но было пристойным для девушки или женщины держать в руках рукоделие, у нее были пяльцы темного дерева, очень красивые. А отец по случаю знаменательного события преподнес младшей дочери изящный молитвослов, изумительно украшенный картинками и виньетками, купив его в монастыре, где они останавливались на ночлег.
Кроме того, Дагмар и Ингунн получили ленты для турнира сизого и медного оттенков и несколько мешочков бусин из яшмы, змеевика и турмалина.А сестры вместе купили памятный подарок младшему брату – впечатляющих размеров эсперу на внушительной цепочке корабельного плетения. Стоило надавить на золотой лик святого Ховарда, украшенного рубином, один из лучей бесшумно выдвигался стилетного вида узким лезвием. Символ Веры становился смертоносным оружием. Эсперу брату желала подарить Ингунн, выбрала же эту звезду для Говарда из многих иных, после приватной беседы с золотых дел мастером, Дагмар. До приезда бабушки семья жила в ее эйнрехтском доме, старушка приехала с пасынком и его сыном, очень довольная компанией за два дня до начала турнира.Старая Хосс и была вдохновителем семейного совместного посещения турнира, несмотря на то, что несколько разочаровалась им и называла его потом крайне неприличным словом, рифмующимся с «ристалищем». Дяде и кузену все обрадовались, Эвард немедленно утащил обожаемого еще более старшего кузена показывать ярмарку, а дядя посвятил все свое время общению с родными, несмотря на черную славу человека жестокого и злого, с семьей он был довольно мил.Он восхитился невесткой и племянницами, но чаще всего его можно было увидеть с мачехой и братом. Вившиеся рядом мальчики – законный сын брата, похожий на неказистую свою бабушку Говард, и незаконный – в одно лицо с красивым отцом, статный Пауль, дядю забавляли.В назначенный день все семейство отправилось на турнир.Несмотря на негодование бабки, в турнире участвовал только ее пасынок, прочие желающие биться Хоссы были отсеяны.Места, доставшиеся семье, никого не обидели, был хорошо виден старый кесарь, один, без сыновей, с супругой, насколько все знали, молодые люди были отосланы в поездку по рубежам кесарии. Но более всего старших устроило, что с севшими с другой стороны кесарских мест, Фельсенбургами не пришлось раскланиваться. Связанные древними узами клятв верности и ненависти семьи были разделены гирляндами из флажков в цветах представленных на турнире кланов.Дагмар никогда не была на турнирах и теперь замерла в изысканной позе, давая любоваться собой. И ею любовались. Протрубили трубы, оглушив всех и наполнив восторгом многих. Начался турнир. У Дагмар сладко вздрогнуло сердце, ей очень понравились конные рыцари и бешеные схватки закованных в железо противников. Она ни разу не отвела глаз от происходящего, впитывая памятью кровь на белом песке, лязг и гул столкнувшегося железа, едва сдерживаясь, чтоб не закричать яростно и азартно на особо захватывающем столкновении.
Первой свою ленту отдала Ингунн. Попросивший её об этом рыцарь не пожелал открыть своего забрала, но девушка была милостива к скрытному бойцу. Дагмар пришлось признать, что ее кротким голосом сказанное пожелание рыцарю было преисполнено доброты и ласки. И боец Ингунн показал себя молодцом!Он сражался столь достойно, что даже бабушка Хосс выкрикнула что-то одобрительное, ударив своим веером о заграждение с перилами перед собой так свирепо, что веер был погублен безвозвратно.Дяде на плечо повязала свою ленту незнакомая Дагмар юная девушка с огромными голубыми глазами.– Дочка давней симпатии моего мальчика, - проговорила бабка, умиленно глядя на то, как ее пасынок бешено рубится на мечах с достойнейшим рыцарем из Липпе.Невзирая на могущество клана из Липпе, дядя отрубил ему руку вместе с кольчужным рукавом и был в последующих битвах лют настолько, что один из противников сбежал под улюлюканье с ристалища, сам же дядя уже в лучах закатывающегося солнца склонил колено перед избранником Ингунн. Это все было неожиданно – никто не заметил, когда наступил закат и схватка не была такой, чтоб дядя устал. Но тот был умен, - по словам бабушки Хосс.- Надо полагать, он узнал того, кто скрывается за забралом… - Невесело сказала старуха, отбрасывая искалеченный веер.И верно, когда победившему рыцарю пришлось открыть свое лицо, оказалось, что это старший сын кесаря, Готлиб.Восторженные зрители взревели, выкрикивая хвалу сыну кесаря. Достойным было и его нежелание открыть лицо до окончания турнира и воинская удаль юноши, доказывающая право старшего сына кесаря на власть, как сильнейшего.Зардевшаяся Ингунн спустилась вниз на окровавленный песок, и по давней традиции надела опустившемуся перед девушкой на одно колено, победителю, венок. Турниры в кесарии всегда проводились осенью и венок победителя был хитросплетением золотых листьев и живых цветов ранней весны, выгнанных специально к турниру.Снова взорвались звуками трубы – на этот вечер Ингунн и наследник кесаря становились Королем и Королевой праздника. Кесарь поцеловал девушке руку, а кесариня коснулась губами лба Ингунн, которая была в эти минуты редкостно хороша.
Юный Готлиб не сводил глаз с королевы турниров.Дагмар свою ленту повязала неизвестному молодому рыцарю, который прибыл в столицу попытать счастья, но его на празднике окончания Турнира не было. Дядя Дагмар позаботился, чтоб этот мальчик не праздновал вместе со всеми.На пиру все было и вкусно и весело, пусть Хоссы сидели поодаль, одна из них, Ингунн, была во главе стола, пила из одного кубка с наследником и гордость и любовь родителей и дядиного семейства сегодня принадлежали ей.Но бабка не радовалась, проходя между пирующими, она наклонилась к Дагмар, легонько постучала по ее плечу скрюченным пальцем.- Они глупы, твои родные. Даже пасынок мой глуп. Раздулись от восторга, планы строят. Не принесет радости ни одному Хоссу дружба с кесарем.Сердце Дагмар кольнула непонятная тревога.Она всмотрелась в сестру и в ее рыцаря и не увидела ничего, чего стоило бы опасаться, но словно тени призраков пролетели в шатре пирующих. Аромат жареного мяса отошел назад, уступая чистому морозному запаху снега, льда и не-жизни. Дагмар вспомнила старые рассказы о том, как осенними ночами неупокоенные и нераскаявшиеся мертвецы скачут под ночным небом, пытаясь поймать падающую звезду, чтоб найти дорогу в Рассветные сады. А звезд по осени падало много. Считалось, что те, кто не поймал звезды, в Зимний Излом скакали на бледных лошадях на Север, в Ледяной Закат, который принимает всех северян, кто не пожелает поклониться Создателю, невзирая на грехи смертных и их праведность. Однажды и сама Дагмар слышала шум скачущих людей, в темную ночь, в слюдяном окошке была непроглядная темнота, и все же явственно и как-то хрустально, стучало множество копыт.Дагмар решительно тряхнула головой, изгоняя из мыслей страшные истории для простолюдинов.Ей нечего бояться, у нее два брата, отец, кузен, дядя, наконец…Дядя пил из серебряного кубка второго сильного, его он увезет домой на память. Почувствовав на себе взгляд племянницы, он встретился с ней глазами и усмехнувшись, приподнял кубок «Радуйся!», безмолвно прозвучало в ушах Дагмар.
Она заулыбалась, подняла свой бокал и слегка отсалютовала им дяде. Тот остался доволен.Они оставались в Эйнрехте еще шестнадцать дней, отправляли домой обозы с закупленной пшеницей из Южной Дриксен, и иными нужными товарами, встречали гостей и отдавали визиты. Дагмар не сразу увидела, как Ингунн стала скрытной, и, как-то вдруг, необычайно постройнела и похорошела. А дорогой назад, в Витфурт, страдающей бессоницей младшей девушке вдруг примерещился всадник, летевший, словно тень вровень с каретой. На привалах родители вдруг стали особенно сторожить Ингунн. Дагмар все это было тягостно, сестра предпочитала молчать, и младшая предпочитала погрузиться в свои мысли или играть с братьями в карты. Эвард хмурился и близко сошелся со слугой отца, вместе они обходили каждую выбранную для остановки полянку.Дагмар зябко куталась и оставалась в карете, томясь тяжелым предчувствием. Говорили люди между собой, что сын кесаря не может забыть Ингунн и гонится за ней, но младшей девочке казалось, что за Ингунн гонится смерть.Особую радость испытала Дагмар, вернувшись в родные места. Здесь казалось, было безопасно. Но родители так и не развеялись, а старшая сестра думала о своем, глядя в окно давно остановившейся кареты с совершенным безразличием. Только дважды повторенный оклик матушки заставил ее очнуться от своих грёз.С возов разгружали товары, которых в Витфурте без ярмарок и заезжих торговцев не бывало, а Дагмар пошла прямиком вдоль ближайших домов витфуртцев и увидела гордую кормилицу младшего брата, поверх обычного ее платка, красовался новый эйнрехтский, стоявший рядом с ней Говард торопливо поцеловал женщину в щеку и ушел к карете родителей, а Дагмар все стояла, обхватив себя руками.Потом и ее окликнули и Дагмар пошла в дом, опустив руку на холку любимой гончей брата. Собака повизгивала, виляя хвостом, словно знала, как тягостно у девушки на душе.Дом встретил Дагмар забытыми запахами. Слуги торопливо собирали на стол, служанка Дагмар, улыбалась своей госпоже, и девушка пошла наверх, в свои комнаты. Следовало переодеться к ужину и вести себя так, словно ничего не происходит.
Дагмар Хосс от всей души надеялась, что и не произойдет.
к о н е ц
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
5
)
Поделиться
суббота, 18 мая 2024
13:31
драббл. Хоссы, старые дела, то, что я для своего удовольствия пишу
Закатный рок-н-ролл
читать дальше
Мельница
Испокон веков в Дриксен любая мельница считалась местом колдовским. А эта, старая, на которой мололи хлеб ещё те северяне, что поклонялись Четверым, давно пользовалась дурной славой.Осевшая в землю, вся из белого, словно кость, камня, поросшая пышным изумрудного оттенка мхом, она замерла у бегущей воды, словно приготовившись к прыжку.
Летом Южная Дриксен тонула в зеленых листьях и преимущественно белых цветах, пробуждая мысли о том, что верно, такими и должны быть Рассветные сады. Белые цветы купыря источали нежный аромат, приветливый мельник с семьей вышел встречать гостей, и казалось нет места краше и безопаснее, но подходить к мельнице не хотелось. Даже в сопровождении вооруженной челяди.Дагмар бросила неодобрительный взгляд на бабушку, которая прибыла сюда в летней повозке, которая ещё везла её молодой невестой на обручение. Пожилая госпожа с выражением довольства на морщинистом безгубом лице, приняв помощь, спустилась по откидным ступенькам и любовно провела пальцами по облезшему дереву. Старая роспись изображала сцены из жизни эсператистских святых, несмотря на то, что краски, хоть и подновляемые, порядком поблекли, герои старых легенд были вполне узнаваемы.Старуха что-то сказала мельнику, сунула ему в благодарную руку мешочек и он увел свою семью от Хоссов, пожилая женщина склонила голову, слушая шум воды. Птицы и люди здесь отчего-то молчали, казалось, даже пчелы облетали белые цветы. Собаки жались к лошадям, те вели себя вроде бы спокойно, тревожно вдыхая напоённый ароматов трав и цветов воздух.Но бабулю Хосс это не смущало.
- Любезная госпожа, - младшую из внучек, Дагмар родные часто называли дерзкой,:- если вы отдохнули, может быть, мы вернемся в место, где живут люди, а не призраки?Девушка улыбалась, но не могла скрыть своей скуки. Ей хотелось в деревню у замка, где ярмарка и есть люди, которые знают ее с детства, где веселые девушки и парни из числа простолюдинов. Кто-нибудь, с кем весело.Старуха гневно сдвинула брови, но спасение пришло незамедлительно.
- Бабушка, милая, ты хочешь зайти внутрь? – сестрица Ингунн умела подольститься к старухе, та не жаловала старшую внучку, но устоять перед приветливостью хорошенькой девушки было невозможно.
- Пожалуй, что и зайду. И вы обе зайдите. Тебя, Дагмар, мать родила в моем замке, на заре, а ночью здесь была одна из самых кровавых битв, которыми славится этот край.Девушки прошли следом за бабушкой в прохладу каменного помещения
.- В то время с летних дней по зиму ваш отец и ваш дядя уничтожали разбойников, что расплодились после очередного поражения Дриксен в войне, - эти воспоминания доставляли старухе несомненное удовольствие, - Беглые фрошеры-пленники, наше отребье, всякий сброд…
- Отец хромает со дня встречи с этим сбродом, если я не ошибаюсь, - сладко ввернула Дагмар и опустила глаза, скрывая улыбку, под гневным взглядом бабки.
- Всякий сброд, - с нажимом повторила та. – И не было дня, чтоб кого-нибудь из них мои дети не повесили. Среди них была и женщина – добровольно она разделила эту долю, или принуждённая, лишь Создатель ведает, но она была из аристократической семьи из Эйнрехта, ее называли супругою атамана. Перед Зимним Изломом она пришла к моему старшему сыну и предложила ночь перемирия и Изломный Пир, дабы не гневить богов.Мой сын согласился. И пообещал угощение и вино.Старшая из девушек, похожая на свою красивую синеглазую мать, Ингунн зябко поежилась. Она видела белый снег и кроваво-красную рябину на черных ветвях. И шла к конным всадникам одинокая женщина, а когда она была совсем близко, у нее оказалось лицо самой Ингунн…
- А я бы принесла в бурдюках сонного зелья, пила бы со всеми вровень, и когда мы бы заснули, мои верные люди вырезали бы всех разбойников, - Небрежно сказала Дагмар, бесцеремонно разбивая иней страшной сказки, которым была охвачена Ингунн.Смущенная дерзостью сестры, Ингунн прижала ладонь к губам, думая о том, как понравится это матери их отца,но, против ожидания, бабушка не разгневалась. Слова младшей внучки ей даже понравились.
- Но это должны были бы быть очень верные слуги, - заметила она, - Мой старший сын… мой пасынок, но он был мне сыном, мой Ульрих всегда пренебрегал верностью вверенных ему людей и не мог им довериться. А Эвард, отец ваш, взял с собою не так много людей, он полагался на брата.
- Но это же… А как же гнев богов? – Огорченно удивилась Ингунн.
- Создатель – единственный бог для доброго эсператиста, - усмехнулась бабушка, щуря глаза цвета дорожной пыли. Отношения старухи с богами всегда были любопытными, но настолько сложными, что Ингунн не бралась в них вникать.Она искоса глянула на мать своего отца, никогда не бывшую красавицей, обретшую некоторое благообразие только в старости, жилистую и с грубыми чертами лица. Кажется, младший брат пошел в её породу. Ингунн стало жаль мальчика. Тем временем старуха продолжила свой рассказ:
- Это была памятная ночь и памятный пир. Было вино, много слез, все знали, что в крови они захлебнутся уже через четыре дня, и жарили мясо и люди ели и пили и плясали и пели, состязались в бражничестве и в лихости, не было только братания. На почетных местах, как это было принято до Эсператизма в таких делах, сидели два короля ночи и две королевы…
- Тетка Торунн разве не у себя дома всю жизнь просидела? – Искренне удивилась Дагмар, разгоняя в мыслях Ингунн видение лихих плясок, где ратные люди мешая вина из своих кубков, пили за Зимний Излом, на белых стенах двигались черные тени…
- Торунн носа из своей берлоги не казала, - несколько раздраженно отозвалась старуха Хосс. Она не любила эту свою невестку и после ее смерти.
- Бабушка, а кто же тогда сидел с дядей? – Дагмар широко раскрыла светлые, как у ее отца, глаза цвета весеннего льда. – Ты?
- Я, - Старуха смаковала воспоминания. – Теперь вы понимаете, отчего мне скучно? Отчего я ругмя ругаю вашего отца и братьев? После таких-то времен!
- Бабушка… - Светлые глаза Дагмар были широко раскрыты: - Отец никогда этого не рассказывал…
- Тем не менее, он был среди воинов и пил с тем, с кем потом схватился в смертельной битве. Эвви навсегда остался хромым, но положил голову своего противника в мешке к моим ногам. Дагмар внимательно слушала, тоненькие ноздри ее точеного носика раздувались. История оказалась более чем любопытной. Но пришлось подхватить под локоть готовую сомлеть старшую сестру. Ингунн вздрогнула, сжала тонкие ледяные пальчики Дагмар своими, горячими даже теперь.
- В то время все отсюда, по долине к замку было залито красным льдом. Потом привели атамана и тех из его людей, кого удалось взять живьем… Ингунн, девочка, что ты?
- Бабушка, рассказывайте же! – Взмолилась Дагмар, негодуя на слабость сестры и не к месту проявленную внимательность обычно грубой старухи.
- Да, бабушка, - пролепетала Ингунн, стараясь подавить дрожь, - это так захватывающе…
- Слабая кровь, - процедила старуха. – Что тут рассказывать. По старым законам поступили с теми, кто разбойничал в моих землях. Моя была воля, не откажусь и перед Создателем от неё. Долго они умирали. А женщину атамана я принудила смотреть. Потом их всех повесили нагими и изломанными и сняли тогда, когда уж невозможно было понять, что висит. Все убрали, кроме столбов, они и теперь стоят…
Она залюбовалась младшей внучкой. Той страшно не было, Дагмар смотрела на белые стены и улыбка, застывшая на губах девушки была такой знакомой, что ее бабка подавила вздох. Старший сын ей приходился обожаемым пасынком, а улыбка с ее родным сыном у них была одинаковая. И все же в Эварде не было того, что ей сейчас так вспомнилось, при взгляде на Дагмар. Жестокость, холод, воля… может быть, для кого-то эти качества были дурными, бабуля Хосс почитала их достоинствами в человеке.
- Мне дурно… - Простонала Ингунн, повисая на сестре.Дагмар ее подхватила и ласково кивнула слуге, подбежавшему помочь.
- Благодарю, Пауль.Они вышли из прохладного белого полумрака в зеленый солнечный день, наполненный ароматами лета. Бледная до зелени Ингунн была взята бабкой в повозку, Дагмар отправилась домой верхом.Рыжая лошадка Ингунн трусила за повозкой, девушка оглянулась на неё, но тут же уткнулась в свои ладони.
- Что ты? – Недовольно спросила бабка.- Прошу прощения, бабушка. Тут столбы… мне показалось, что я там вишу. Кто-то с моим лицом.
- Еще не хватало, - сердито фыркнула старуха. Ингунн умолкла, но избегала смотреть куда-либо, кроме своих переплетенных пальцев. Девушка еще не знала, что следующей весны она уже не увидит.
к о н е ц
@темы:
тексты
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
воскресенье, 12 мая 2024
14:14
пытаюсь понять, как теперь тут картинки вставлять.
Закатный рок-н-ролл
Просто цветная мешанина из случайного скетчбука. В основном на произведения поэтов Серебряного века, как я это вижу.
читать дальше
@темы:
всякое
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
6
)
Поделиться
09:11
Давно я мечтал женить Бермессера. А еще немного о Фельсенбургах, Хохвенде и Хоссах.
Закатный рок-н-ролл
читать дальше
Семейное счастье
Угощение Дагмар внесла сама, никому не доверила, она была так хороша и свежа в белом фартуке повара поверх шелкового коричневого платья, что мужчины прервали беседу, поднявшись с мест.
Бермессер затрепетал от предвкушаемого удовольствия. Сестра его друга замечательно приготовляла изумительно вкусный десерт, которым нигде больше не угощали. Вареные с шоколадом, медом или патокой жирные сливки остужали на льду и взбивали в тугой крем, который потом выкладывали в шадди облаками нежных тонов, посыпая сверху толченым орехом и карамельной крошкой. Ничего вкуснее Вернер не пробовал.
Отдавали должное этому лакомству все, даже отнюдь не сладкоежка Говард Хосс. И сама Дагмар, рискуя своей тонкой талией, нередко наслаждалась чашечкой такого шадди.
Высокий гость Амадеус Хохвенде любезно помог расставить в виде расписных высоких кувшинчиков, чашки хозяйке, в галантных выражениях восхваляя ее умение, хлебосольство и ее самое. Все с удовольствием вкушали редкое угощение. Со стен, обтянутых шпалерами всех оттенков коричневого на присутствующих смотрели два, пристроенных рядом портрета покойных супругов хозяйки дома, мужчин суровых и представительных. Память о них теперь дружно дулась в детской, оба сына Дагмар обожали и старинного друга дома, ныне кесаря Хохвенде, и адмирала Бермессера и конечно, обоих дядьев, балующих сирот от всей души. Сама вдова совершенно не спешила связать свою судьбу с кем-либо в третий раз. Помимо младшего сына, от второго брака у нее осталась пара шрамов и не только на сердце. Благодаря притиркам и лекарскому искусству они уже были не так заметны, но в непогожие дни тянущая боль напоминала женщине, что у одиночества есть свои преимущества.
Впрочем, на этой стене было еще достаточно места для других портретов.
Было истинным наслаждением лакомиться в этой комнате да в такой приятной компании. Вернер расслабленно откинулся на спинку кресла, созданного с тем расчетом, чтоб уставший, но не желавший этого обнаружить гость, мог опереться на кресло, невидимо поддерживающее спину под обивкой как раз посередине. Прочим сидящим не было этого видно, приличия были соблюдены и можно было беседовать бесконечно, сознавая красоту собственной осанки.
Наверное, в этом доме были и кресла для иных визитов, но Бермессер о них не знал, только предполагал наличие, зная хозяев дома. И оттого, что ему не пришлось удостовериться в наличии негостеприимных кресел, Вернеру тоже было хорошо. Он разглядывал рисунок на высокой чашке – солнце вставало сквозь травы, все было умиротворяюще-коричневых тонов и Бермессер ощущал только умиротворение уютом.
Несмотря на предстоящую беседу, тема которой несколько смущала. Вернер взглянул на старшего брата Дагмар и Говарда. Этот Хосс отличался от своих бледных родичей. Крупный, синеглазый и золотоволосый, выйдя лицом и статью в материнский род, Эвард был настоящим красавцем даже и теперь, после всех битв, ранения, своих развеселых кутежей и потери любимой супруги в эпидемию серой хвори. Единственный сын Эварда рос довольно распутным и избалованным юношей, плоть от плоти отца своего.
- Итак, - Хохвенде успел допить свой напиток до середины и давно рассматривал собравшихся. Он начал этот разговор по праву когда-то регента, а ныне, после смерти законного наследника кесаря Готфрида, короля Дриксен. Молодой вдовец, он женился второй раз – на дочери короля Гаунау, вдове дриксенского принца, на удивление удачно правил двумя государствами, и был, насколько это выходило возможным теперь, прост в общении со старыми друзьями. Обладая огромной властью, бывший генерал оставался человеком умным, коварным и настолько злопамятным, что с ним оба старых товарища предпочитали не ссориться и быть откровенными, насколько это было возможно.
Старшему сыну от первого брака, обожаемому до дрожи сердца ребенку неземной красоты, Хохвенде прочил трон Дриксен.
От Кримхильде у кесаря было уже двое детишек – близнецы, девочка и мальчик, мальчику предстояло принять венец короля Гаунау.
Хохвенде говорил о своем счастье со второй супругой нечасто и всегда к месту, но было видно, что ею он доволен и не оскорбил Кримхильде неверностью, о фаворитках короля Гаунау и Дриксен никто не слыхивал. Но оба товарища Амадеуса Хохвенде, и Вернер и Говард, помнили о его жгучей любви к девушке из горной страны. И не могли забыть о том, как он горевал, безвременно потеряв юную супругу.
- Конечно вы знаете про несчастье с Шарлоттой Фельсенбург, покушавшейся на регента Талига. Мы разделяем боль её утрат, но осуждаем поступок и не в силах помочь бедной женщине ничем… кроме деятельной заботы о её детях. Теперь из рода Фельсенбург осталось трое: Михаэль, Агата и Дебора, - Тон Амадеуса был в меру скорбным. У всей компании немедленно сделались лица в тон голосу Хохвенде.
Изящная Дагмар предусмотрительно наполнила чистую чашку шадди из кофейника и наполнила доверху шоколадным блаженством, Кесарь-и-Король благодарно ей кивнул и обвел взглядом собравшихся.
- Давайте без обиняков. Девицы Фельсенбург слишком опасные невесты для кесарии Дриксен.
Вернер затосковал, отводя глаза. Одна из этих девиц предназначалась ему, сперва был разговор с кесарем с глазу на глаз, и Бермессер упирался изо всех сил, пока Хохвенде не вспылил. Порядком струсивший Вернер согнулся под волей друга и повелителя, но от страха не избавился. Девушка была прелестна и нежна и в самом рассвете, но не решит ли когда-нибудь кесарь, что союз Бермессера и девицы Фельсенбург опасен для нового наследника престола?
- При этом они юны и редкостно красивы, - разливался соловьем Хохвенде.
На мгновение взгляд Эварда Хосса потемнел, красивые полные губы дрогнули в презрительной улыбке, но сразу же лицо мужчины приняло прежнее приветливое и приятное выражение. Вернер чуть ли не въяве услышал, как тот позабавленно сравнивает Хохвенде с барышником, расхваливающим породистую лошадь на продажу. Насмешника Эварда он знал с детских лет и мог предугадать его слова.
Теперь они станут свойственниками. Стало быть, и Говарду свояк и Дагмар. Бермессер подавил вздох. Остаток жизни он бы предпочел безвылазно провести в своем замке, с книгами и, пусть уж ее, красивой женой. Возле трона было неуютно, он это еще при Фридрихе начал понимать. Без стука Бермессер поставил свою чашку на столик. Теперь ему подумалось, что на ней изображен не рассвет, а закат и сквозь коричневые ковыли словно мчались всадники к сгорающей в Закате башне. Но Дагмар добрая эсператистка и не станет держать в своем доме подобные сюжеты – даже в росписи на посуде. И все же в сторону чашки Вернер избегал смотреть.
Намеренно не обращавший внимания на чужие гримасы и настроения Хохвенде ласково оглядел подданных.
- Из наших приватных бесед я понял, что личность девиц вам не предпочтительна, внешностью же они весьма сходны, красотой повторив свою бедную матушку.
Он взял в руки пустую симпатичную полоскательницу, из-за обшлага вынул два кусочка пергамента и бросив в посуду, встряхнул.
- Кто желает сам вытянуть имя избранницы?
Эвард равнодушно двинул пальцами, словно отталкивая от себя что-то невидимое. Бермессер отвел глаза, Хохвенде кивнул.
- Я ждал этого. Дагмар, милая, подайте гостю – пока что гостю, а скоро и родичу – листок с его судьбой.
Дагмар удивленно взглянула на Хохвенде, потом быстро мазнула взглядом по мужчинам. И довольно решительно опустила ладонь в полоскательницу.
Вернер протянул руку, пальцы Дагмар обожгли его теплую ладонь влажным льдом – она была взволнована и как! Значит, для нее жеребьевка стала сюрпризом.
Он сжал пергамент, не спеша его разворачивать.
Эвард принял свою судьбу с вежливым безразличием. Поцеловал руку сестре, развернул пергамент, Вернер последовал его примеру, не стоило злить друга и кесаря больше, чем уже удалось это сделать.
- Дебора, - произнес Эвард Хосс.
- Агата, - Вернер облизнул губы. Имя, словно бусы рассыпались по каменным плитам. Агата… Графиня Агата Бермессер. И внешность и имя этой девушки его, вобщем, устраивали.
- Теперь речь пойдет о мальчике, - все, кроме самого Хохвенде, избегали смотреть на Говарда Хосса.
Тот сразу вспылил.
- Прости, Амадеус, но забудь. Хельга рождена вне закона. Да, я сделал для ребенка все, что мог, но ей следует думать о ровне, а не о парне из кесарского дома.
- Тебя заботит царственный род Фельсенбурга? Ты боишься его испортить своей кровью? Никак не можешь забыть о древнем вассальстве Фельсенбургам? – Каждая из стрел была достаточно пропитана ядом, но цели они не достигали.
- Я уже тебе говорил, - Говард Хосс отставил расписанный коричневыми травами кувшинчик, сощурил глаза, сдержанность не была сильной стороной его характера: - Девочка наполовину простолюдинка, мельничиха, рано или поздно разговоры о неравном браке пойдут, она и ее дети будут несчастливы…
- Михаэль Фельсенбург убьет любого, кто косо посмотрит на его Хельгу, - улыбнулся Амадеус, - Мальчик влюблен без памяти. Он старого рода, отважен и верен своей возлюбленной.
- И женившись на незаконнорожденной, потеряет свое почти абсолютное право на трон, - ответно усмехнулась Дагмар, - Его дети станут одними из многих обыкновенных дворян Дриксен.
Хохвенде полыхнул взором, но смолчал.
Когда надо, кесарь тоже мог быть очень откровенным.
***
Это была весьма красивая церемония. Северное лето быстро шло к концу, но Вернер успел схватить мёд последних деньков. Агата, как старшая из сестер, станет его супругой сегодня, а Дебора выйдет за Эварда Хосса спустя восемь дней. Осиротевшие сестры были трогательно счастливы тому, что скоро станут хозяйками в своих замках, женихи им нравились. Девушки были нежны и милы и никогда Бермессер не забудет кроткого взора своей юной невесты, когда она, стоя в присутствии брата, под зеленью поздно цветущей жимолости, сказала свое «Я согласна» в ответ на предложение Вернера.
Мысль о том, чтоб запереться с ней в своем замке и огородить его свежим и глубоким рвом с острыми кольями, как это делали у Хоссов в Витфурте становилась все заманчивей.
На церемонии Вернер был в ударе. Он признавал, что сам вряд ли бы решился на подобный шаг, его устраивала холостяцкая жизнь и привычное положение дел. Но Агата была так восхищена своим галантным женихом и столь мило давала ему понять свой восторг, что теперь Бермессер чувствовал себя удовлетворенно-счастливым и в изысканных выражениях наедине поблагодарил Хохвенде за доставленное счастье. Тот улыбнулся, не разжимая губ, голубые глаза смотрели невесело. Наверное, вспоминал свои счастливые времена.
Дебора Фельсенбург на правах обрученной невесты стояла рядом с Эвардом Хоссом, с ней стояли сестра жениха, и супруга его младшего брата, принявшие на себя роль дуэний девушки. Все трое, набожно склонив головы, внимали благостному священника, вышедшему к своим прихожанам из храма Святого Танкреда. Когда-то здесь соединили свои руки родители Вернера, здесь же над ними были произнесены последние слова напутствия перед погребением. Он часто приходил в этот храм уже потом, когда строгость отца и сдержанность матери стали памятью, читал «Создателю всего сущего» и несколько молитв в память ушедших, хотя не сомневался, что они в Рассветных садах приумножили свою отрешенность и вряд ли слышат сына, и уж конечно не нуждаются в его мольбах о них.
Будущая Хосс нежно улыбалась сестрам – настоящей и золовке и опускала трепещущие ресницы под взглядом жениха. Такой счастливый сегодня Вернер надеялся, что грядущее свойство принесет им всем одну лишь радость.
Михаэль Фельсенбург сейчас вместе с Агатой, при мысли о том, что этот пылкий мальчик также станет его родичем, Бермессер подавлял вздох.
Говард оказался непреклонен – и Хельге не было позволено появиться в церкви.
Не помогло даже заступничество кесаря. Наедине с трепещущим перед гневом кесаря Бермессером, Хохвенде усмехнулся:
- А знаешь, это неплохо, что Говард так упирается. Чем сложнее достать яблочко, тем оно кажется слаще. Фельсенбург почти обезумел от недосягаемости Хельги, каждое свидание выстрадано обоими – ведь Хельга примерная дочь, Михаэль это знает, и коли она идет против отца, чтоб увидеться с возлюбленным, такое дорогого стоит.
- Все идет к тому, что они сбегут, - хмуро напророчествовал Бермессер.
- Это было бы слишком идеально, - хохотнул Хохвенде, - но нет, не сбегут. Вот женю вас и лично займусь счастьем молодых. Говард вспомнит о судьбе своей старшей сестры и не станет так рисковать дочерью. Он слишком любит малышку Хельгу. Кстати, призрак Ингунн до сих пор бродит по Витфурту, не знаешь?
Вернер с упреком взглянул на Хохвенде. Надо же было ему вспомнить об этом в такой день.
- Говорят, что да.
- Необыкновенной красоты была девушка, - Вздохнул Хохвенде, - я ее видел два или три раза и скажу тебе, что очаровательная Хельга во многом повторила свою красивую тетку. Тогда, совсем еще мальчишкой, я замирал от красоты Ингунн. Так же и Хельга добра и золотоволоса и ее ясные глаза такой же летней синевы, это тебе не лунная ледышка Дагмар.
Удивленный этой тирадой и откровениями друга, Бермессер не нашелся с ответом. Он помнил Ингунн, как что-то теплое, нежное, мимолетное. Дагмар была резка и своенравна, умна и хитра. Про старшую из девочек Хосс Вернер помнил только, что она была бесконечно добра. Наверное, Говард уступит, он часто вспоминает Ингунн и бездумное самодурство отца. Говард не захочет быть таким и потерять дочь хоть буквально, хоть фигурально. Но как Амадеус верно подобрал ключик к этому ларцу!
А потом Бермессер забыл обо всех страхах и печалях, купаясь в своем счастье. Михаэль Фельсенбург на правах брата подвел к нему Агату и взгляд невесты из-под белоснежных кружев был таким восторженным, что у Вернера перехватило дыхание. Наверное, на его всегда небогатом эмоциями лице отразилось нечто счастливое по поводу невесты и всего происходящего, потому что Михаэль как-то удивленно и с неожиданной симпатией взглянул на него и драгоценный дар – маленькую ладошку Агаты Фельсенбург вложил в руку Вернера Бермессера.
Забыв о своих родителях, с которых Вернер всю жизнь брал пример сдержанности – те словно сошли раскрашенными фигурками бесстрастных святых из жизнеописаний Книги Ожидания, Бермессер позволил себе нежно сжать руку юной невесты, обещая ей любовь, покровительство и защиту.
В эти мгновения он верил, что так и будет.
к о н е ц
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
4
)
Поделиться
суббота, 11 мая 2024
09:23
Дагмар, немного марикьяре, фантазии на тему Дриксен.
Закатный рок-н-ролл
Имя его.
читать дальше
***
Дриксенский плен оказался скучнейшей вещью.
Вместо ледяного подвала – теплые покои с коврами, вместо лютого надсмотрщика – пожилой охранник, ни разу ничем не задевший пленника, вместо жестокого обхождения – книги на талиг, случайные романы и даже Эсператия, тексты о жизни святых и трактаты о недугах и их исцелении.
Марикьяре поначалу был разочарован. Впрочем, когда он освоился, то даже находил удовольствие в том, что все оказалось хоть и банально, но приемлемо. Рана, полученная в бою, еще ныла, о том, чтоб позволить выкупить опаснейшего врага Дриксен из плена, никто не заикался, но и убивать пленника не стали. Допрашивающие его дриксенцы вскоре оставили южанина наедине с пером и бумагами – не для показаний.
- Может быть, вы пожелаете описать свои подвиги, - без тени насмешки сказал младший, белобрысый до призрачности платяной моли и очень серьезный дознаватель.
- Это было бы весьма познавательное чтение.
Дрикс ловко уклонился от разрезавшей со свистом воздух чернильницы и откланялся.
Спустя четырежды по сорок дней, марикьяре заскучал. Его развлекали лишь рассказы пожилого охранника о традициях Дриксен, и о внучке охранника, пяти зим отроду. Сам южанин признался, что скучает по взрослому уже сыну, а жену оставил в тягости и должно быть уже дважды отец… Конечно, Рамон позаботится о матери и о брате или сестре, но как бы ему самому хотелось подержать на руках дочку… Женщины, прислуживающие его супруге, обнадеживали отца девочкой.
Дриксенец вздыхал, сочувствуя. Он был отцом многих детей, но меньшая внучка вышла в покойную бабку и занимала все место в сердце деда.
Нечасто старику выпадал срок съездить в родные места, и по его словам, каждый раз это давалось все тяжелее.
В этот раз его не было долго и заменяющий его молодой парень, человек незлой, но безразличный пленнику, вскользь невесело заметил, что старик может, и не вернется.
Но тот вернулся. Хвалился внуками, жаловался, что плохо перенес путь в родные края, хворал, привез пленнику северных лакомств, крепких зимних яблок, вина и браги в кожаных бутылях, пряники на меду и свежее льняное белье, которому марикьяре действительно обрадовался. Зимний излом порешили отметить так, чтоб и южные боги и северные возрадовались, глядя на пиршество.
Но за восемь дней до Излома, старик открыл дверь ночью. Да странно открыл – колотился о нее всем телом, марикьяре увидел, что его охранника бьют конвульсии, что дриксу не хватает воздуха.
- Что с тобой? – Вскочив на ноги, южанин увидел в руке старика свою саблю в ножнах, дрикс протянул ее пленнику.
- Я умру… скоро, - едва выговорил северянин, хватая ртом воздух и крепко зажимая рукой место, где бьется сердце. Судя по хватке старика, его сердце пыталось выскочить.
- Ты свободен, чужак. Иди к своей жене и детям… ты сможешь… Возьми деньги…
Дрикс завалился на бок и марикьяре осторожно опустил его на пол.
- Благодарю тебя, - выговорил он на отвратительно колючем чужом языке, - я не оставлю тебя в памяти твоих сородичей предателем, мне придется сделать для них… как это на дриксен? Отвод глаз.
Взгляд охранника стал благодарным, он пожал руку своему пленнику и выгнулся в немой муке. Последняя, загасившая огонек жизни, она была так страшна, что глаза дрикса словно вылезли из орбит и лицо застыло со зверским оскалом.
- Этак будет лучше, - задумчиво проговорил марикьяре.
Он не взял денег своего тюремщика, но забрал еду и питье. Подумав, надел старую зимнюю одежду дриксенца, узковатую в плечах, но теплую.
И при помощи пистоля охранника, его кинжала и своей сабли, создал полную иллюзию вооруженного нападения на тюрьму.
Не тронул он лишь лица старика, хоть и случайный в его жизни, но этот человек был достоин честного погребения.
***
Первые четыре дня после Зимнего Излома считались опасными – боги Зимы бродили среди смертных, смотрели на людей, кого карали, а кого и одаривали.
В старом кряжистом замке, который помнил еще времена, когда звался чертогом Серой Воды, Зиму и ее богов старались умилостивить изо всех сил. Благо сама хозяйка замка и его старожилы помнили, как надлежит это делать правильно, а молодежь охотно поддерживала традиции, особенно те, которые дарили веселые забавы, игры, позволяющие показать свою удаль молодым людям и танцы, в которых отличали пригожих и гибких невест будущие женихи.
На третий же день девушкам позволялась игра с самой судьбой, ворожба белым днем. Набрав в подол яблок, девушки при встрече с восьмым незнакомцем, одаривали его яблоком и спрашивали его имя. По поверью, точно так же будут звать суженого. Сложность заключалась в том, что остальные яблоки – а останется их семь, раздавать, либо самой есть, было можно только после встречи с суженым. И если проказливая ребятня выхватит из подола невесты яблочко прежде желанной встречи с носителем имени супруга, все, пропала ворожба, жди следующего Зимнего Излома, либо русалочьих дней.
Старуха – хозяйка замка, первая поощряла молодежь в их забавах. Оделяла яблоками и тех девушек, что предпочитали ворожбе лакомство, нечастое зимою. Выкатили по приказу владелицы, бочки с сидром и с вином и с брагою медовой, всех наделяли щедро, первый ковш лили на снег – госпоже Зиме, примечали, как застынет приношение.
Еще вчера молодые люди тянули огромный пеньковый канат, ловко бились в круге – не силу показать, а ловкость – за пояс сзади заткнут платок или кушак желанной девушки, попробуй-ка отними, а первый у соперника бесценный дар отберешь, поднеси владелице, истребуй поцелуй, если робеешь, сам целуй руку девушке, любая будет благосклонна за ловкость и галантность. Еще объедались леденцами и орехами в сахаре и карамели, плясали у костров, пели, а сколько было подарено бус из прозрачного карнеола желанным невестам, да скольким молодым людям и даже вдовцам привязали в эту ночь на запястье кожаный с медной бляшкою браслет, знак согласия и покорной любви.
Завтра последний день, катанье с горы, которую уже начали лепить мужчины, основную, лебедем, уже первый раз окатили водой, прочие еще не были готовы.
А сегодня третий день, девушкам раздолье. Непросватанные, нарядные, все в красных бусах, у кого не коралловые, то рябиновые, ни на одной коричневого карнеола нет, как же таким не попытать счастья, не спросить у судьбы имя?
Светлые расшитые синим и коричневым теплые платья с широким подолом, чтоб и яблоки нести и нижние юбки скрыть, на плечах зимние теплые шубки и вошедшие недавно в моду расшитые цветным шнуром курточки, наподобие охотничьих. И, конечно, нарядные платки – коричневые с синим узором, синие с коричневым и просто одного цвета и разных оттенков, в сочетании с блестящими глазами и розовыми щечками просто загляденье.
Вот и засмотрелся на праздник чужак, сперва поглядел на занятых снежно-ледяными горами мужчин, свернул между домов, вышел, передергивая плечами в узком для этих плеч зимнем одеянии, шел не быстро и не медленно, остановился у брошенной виночерпием бочки с брагой, взял ковш, не спеша зачерпнул, отпил с удовольствием, осмотрелся.
Несколько девушек убегало, прижимая к себе подолы с ношей, от хохочущей ребятни: и девочки, и мальчики, все кричали наперебой «Яблочка хочу! Дай мне яблочка, я тебе имя свое скажу – красивое!»
Спасаясь от погони одна из девушек кинулась в узкий проход между двумя высокими плетнями. Тонкая, словно березовая веточка, гибкая, она не растеряла яблок и очень довольная, выскользнула на свободу. Светло-зеленые, словно весенние льдинки, глаза, встретились с веселым взглядом чужака. Девушка отпрянула назад, поскользнулась и упала, упрямо придерживая яблоки.
Где-то за плетнями гомонила молодежь, сердито кричала несчастливица, у которой озорники выхватили-таки яблочко, а мужчина и девушка молчали, глядя друг на друга.
Она понимала, что надо бросать яблоки, кричать и бежать, это подсказывал ей здравый смысл, которого у Дагмар было больше, чем у обоих братьев, вместе взятых, старшего и младшего.
Он бездумно любовался нежным румянцем на господской белой коже красавицы, его взгляд скользнул по маленькой ножке в коричневом сапожке, расшитым яшмовым бисером, более темным, чем кожа сапог. Видно было, несмотря на подчеркнуто традиционную для провинции одежду, что это девушка из господского круга. Одежда ловко сидела на ней, была расшита теми же цветами, что у прочих девушек, но не шерстью, а шелком. Девичьи бусы были из дорогих камней, светлая зимняя одежда старательно украшена петлями из цветных шнуров и вся повадка изящной хрупкой девушки говорила о том, что она привыкла повелевать.
И теперь взгляд ее говорил о том, что северянка понимает всю сложность ситуации и уже начинает понемногу сердиться на свой испуг и на того, кто дал ей повод бояться.
Тонкие бровки девушки сердито сдвинулись и марикьяре рассмеялся. Ах, как бы он хотел, чтоб его дочь была такой же смелой и своенравной!
- Яблоко или жизнь! – Весело сказал он и дриксенка растерялась, разрываясь между опасливой злостью на чужака и желанием избавиться, наконец от тяжелых яблок и узнать имя суженого. И ситуация ей в чем-то нравилась, это было пикантно. Друг ее младшего брата обожал слушать такие захватывающие истории, а тут главной героиней была она сама!
Щеки девушки из розовых стали алыми, но она совладала с неловкостью.
- Возьмите яблоко, мой господин, - кротко проговорила она, - И скажите свое имя бедной девушке.
Марикьяре наклонился и принял из тонких пальчиков красное яблоко, отметив, что девушка сняла перчатку, чтоб ворожба наверное удалась!
- Мое имя Хорхе.
И вгрызся в яблоко, оказавшееся и сладким с кислинкой, и сочным и ароматным. Свобода. И все равно, что будет, все равно. Он доберется до Талига, обнимет жену и сына, и того ребенка, о котором еще мало что знает. Пока что ему хотелось быть вежливым. Он подал свободную руку сидящей в снегу северянке.
- А как твое имя, девушка?
Взмах длинных ресниц – не темных, но она определенно хороша. А взгляд цепкий. И поднялась легко, оперлась на его руку невесомо, чтоб принять знак внимания.
- Дагмар.
За плетнями залаяли собаки – обычные дворовые псы так не лают – погоня? свора? Марикьяре обернулся, оценивая ситуацию. Дагмар взглянула ему в лицо снова – в упор.
- Уходите, Хорхе. Прощайте.
И быстро пошла между плетней, не дожидаясь его ответа. Мгновение спустя южанин услышал, как она кого-то сердито отчитывает.
- Говард сегодня у нас не охота, сегодня гадание и катание! Уйми своих собак немедленно! Мне все равно, отчего они так лают, просто взбудоражены, как и мы! Ты же не собираешься сейчас устраивать тут облаву на празднующих Излом детей и женщин, брат мой?!
В ответ смех, окликание собак, призывы их к спокойствию. Потом ломкий молодой голос заметил:
- Ладно, не сердись… Дагмар, ты раздала свои яблоки или разроняла?
- Тебе что за дело?
- Мне-то дела нет, но тебя ждут в чертоге. К отцу приехал его товарищ, генерал Монфорт, и тебе было бы приличнее привести себя в порядок, чтоб он не увидел тебя такой…
Марикьяре тихо двинулся вдоль плетня от веселья и праздника, но остановился, услышав чужой глубокий сильный голос, в котором звучало неприкрытое восхищение:
- …такой восхитительной. Ваш брат меня можно сказать уже представил, моя госпожа. Простите мою несдержанность. Вы слишком прекрасны.
И кто-то хвастливо сказал:
- Вот, дружище Георг, это моя Дагмар.
В ответ прозвучало негромкое:
- Она божественно хороша.
Хорхе улыбнулся и исчез в быстро сгущающихся сумерках.
к о н е ц
@темы:
тексты
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
3
)
Поделиться
суббота, 25 июня 2022
07:35
фик по ОЭ. Хоссы, Арамона (в количестве), моя нелюбовь к умеющим отделять бесноватых
Закатный рок-н-ролл
Несбывшееся
(интриги, Дриксен, Гаунау, перевирание авторских замыслов в угоду собственным играм)
читать дальше
- Коней поднимай! Вперед!!!!
Из метельчатых золотых и лиловых цветов на лежащих до команды кавалерийских ученых конях вставала сама смерть и на ярком солнце блестела сталь…
- Говард… это сон, проснись! – Хосс сперва рванулся из объятий, потом оглядел диким взглядом комнату в шаддийного цвета цветочных шпалерах и стряхнул с себя морок сна. Понемногу уходил пряный запах летнего луга, хотя кровь ещё кипела от пережитого во сне азарта юных дней и войн. Опомнился, притянул супругу к себе, она легла на грудь мужа, потерлась щекой о влажную рубашку.
- Не даю я тебе спать, - сокрушенно сказал Хосс, но жена тихонько засмеялась, погладила плечо мужа, показывая, что она не в обиде. Только и спросила:
- Очень страшный был сон?
- До страшного не дошло, - честно ответил Говард. Покосился на тикающие часы – новость из новостей, только недавно начали в Эйнрехте делать такие, с завитушками да фигурками, а как они супруге нравились – обнаружил, что уже можно и встать. Из-за двери доносился слабый аромат ванили – повар уже при деле, можно шадди спросить, самому не хотелось заниматься жаровней, это действо требует настроения. А сегодня его у капитана не было, сегодня придется ехать на прием. Хоть и почетное дело, но не слишком безопасное.
Король Гаунау прибудет с супругой своей и со вдовой Его высочества, стало быть претенденткой на престол Кесарии. Если бы не настоятельная рекомендация регента Дриксен Хохвенде быть на балу – кошки с две бы там капитана видели. Разве что жене развлечение, а то все дети да дом, хотя супруга не жаловалась. А теперь еще и Ольгерд. Хохвенде овдовел, и мог посвятить себя только своему единственному сыну и своей карьере, а маленькому венценосному сироте нужна была забота, это признал даже оледеневший ко всему живому после смерти своей супруги-южанки, Амадеус. Впрочем, Ольгерду у Хоссов было хорошо, мальчика разве что озадачивали только убедительные рекомендации добрейшей опекунши и ее супруга молчать на людях, ограничиваясь краткими словами да междометиями. «Для твоего же блага», вздыхал Хосс, суя сироте то лакомство, то занятную игрушку. И в том и в другом Говард знал толк и Ольгер пока что слушался, хотя он уже выучился многим словам и даже захотел говорить. Материнской ласки он не помнил вовсе, а скучал только по своему отцу, но супругу капитана Хосса мальчик полюбил. Она возилась с Ольгердом и двумя своими сыновьями дни напролет, знала много детских песенок и прибауток, иногда забывая о том, что она почтенная мать семейства и маленький кесарь с нею выучился хохотать и говорить, а с двумя своими младшими товарищами – шалить. Часто в этом доме гостили и племянники Хосса. Старший знал прорву интересных рассказов о войне на море и суше, и учил малышей правильно держать саблю, сидеть в седле и коварно нападать, младший его брат был ровесником Ольгерда и неожиданно добрейшим и славным увальнем, ничуть не похожим на свою ледяную красавицу-мать.
Говард с нежностью погладил бледную щеку своей половины, без сомнения, лучшей.
- Если бы не ты, пропади бы этот прием пропадом…
- Еще будет Дагмар, - некрасивая супруга капитана искренне любила свою красавицу-золовку.
- Ну разве что еще Дагмар…
***
Луиза с любопытством осматривала дворец. Вот так, в молодости прозябать в Кошоне, а на старости лет повидать два двора, быть наперсницей королев и графинь, невестой графа, опекуншей герцогини и стать матерью королевы Гаунау…
Госпожа Арамона старалась не думать о том, почему Селина не пригласила мать на свадьбу. Не успела может быть, или письмо Селины с гонцом не доехали, времена-то нынче какие. Но материнское сердце не обманешь, а оно как-то тягостно вздрагивало от дурных предчувствий, когда Луиза думала о старшей дочке.
Если бы не слезы Амалии и даже Жюля, мать бы оставила его с дедом и бабкой, но малыши и так натосковались без матери и откровенно скучали по старшим брату и сестре. Младшие дети госпожи Арамоны с годами удивительно стали походить на господина Креденьи, что приводило деда в телячий восторг, а госпожу Креденьи в тоску и ужас. Все же это были отменно воспитанные, покладистые, доброжелательные дети, с ними Луизе было удобно, как когда-то удобно ей было с Селиной и Герардом. Может быть, Жюль останется при дворе старшей сестры, а лучше бы осталась Амалия. Девочка сносна, пока она не улыбается, такой сложно будет найти хорошего мужа. Капитанша пыталась не мечтать лишний раз, обрывала себя, но все время возвращалась к мысли о будущности младших детей, все же теперь-то было можно и погрезить, с такими удачными старшими дочерью и сыном!
В Придду пришло приглашение для Луизы, приглашение для младших детей госпожи Арамоны, подорожная и увесистый мешок золота, хотя она и не нуждалась уже давно – в Эйнрехте намечался Большой прием, а потом и бал в честь окончания войны. Война закончилась стремительно – четверо ушли и унесли с собой огонь, горевший в противниках. Вот об этом Луиза точно не станет думать, иначе расплачется, мало она слез пролила по синеглазому герцогу. Проклятьем или благословением стало, что она провожала Четверых? «В такую ночь мертвецы мчатся на Север» - услышала она от сопровождающего ее с детьми северянина здесь, в Дриксен, трясясь в карете в сумерках, обнимая спящих детей, и теперь все время вспоминала серый день, дорожную пыль и сухой злой ветер. И то, как стояла на перепутье дорог и смотрела, как Четверо поят своих коней. Кони еще были живы, всадники уже не принадлежали этому миру. Луиза смотрела из-под руки, пусть четырежды плохая примета, но она жадно запоминала. Волны, Скалы, Молния и Ветер… Ветер. Синеглазый и самый веселый из четверых. Бедняга Эйвон с постным, как при жизни лицом, замешкался и его ждали, а потом все Четверо ушли в Путь. И был взгляд на прощание, синий и горящий азартом. Она бежала вслед, махала платком, желала легкого пути, а потом сидела в пыли и ледяной крошке, под небом, змеящимся молниями, с недоумением трогая разбитые, как в детстве колени. Пошел дождь, смывая кровь и пыль, Луиза побрела обратно, собирая рассыпавшиеся косы в жгут, и не имея ни малейшего понятия, где она и как очутилась, но вскоре женщина входила в свое пристанище.
А потом была пустота, и люди проснулись, и ни у кого не было сил и желания лить кровь.
От непонятной душевной спячки Луизу пробудило приглашение короля Гаунау, ее зятя. Наверное, так принято этикетом в Гаунау, чтоб писал супруг, а не дочь.
@темы:
тексты
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
7
)
Поделиться
четверг, 23 июня 2022
10:51
мой быт Мороженое Серебряного века (и наверное, Приддское тоже))))
Закатный рок-н-ролл
Увлечение Серебряным веком (с полным неприятием ценностей этого времени, кстати) привело к попыткам реализовать вживую любопытные аспекты. К примеру, у Северянина есть упоминание сиреневого мороженого. Мороженое у меня сливочное моего личного изготовления политое сиреневым сиропом опять же моего личного изготовления. Оба рецепта взяты из интернета, первые попавшиеся. По сравнению с ананасами в шампанском (кто рискнет это пробовать, имейте в виду- ананасы должны быть консервированными!!!! Со свежими это совсем ерунда) сиреневое мороженое даже вкусное)))) Хотя очень необычное и наводит своими ароматами разные мысли. аромат сирени в сиропе сохраняется, он довольно нежный и свежий, но цвет уходит, сироп (я два раза пробовала приготовить) в лучшем случае бледно-розовый, так что если рискнете сделать такое дома - запаситесь красителями - идеально черничное или смородиновое (черничное лучше - у смородины свой запах, который может забить деликатную сирень) варенье для подкрашивания.
Надо бы конечно, ложной для мороженого выложить такую красоту. Поняла я это в процессе оформления фото.
Думаю, такой цветочный сироп можно много из чего сделать))))
читать дальше
Вот этот веселый чувак, который делает зайчика - это мой Хосс)))) Рисую немного, немного пишу, но ничего не довела до состояния, в котором можно показать свои идеи другим.
читать дальше
Научилась немного шить, это затягивает. С учетом того, что у меня швейная машинка 1956г. выпуска, Веритас, это очень развлекает)))) Научилась варить варенье и консервировать.
Тырю из сети хорошие детские фильмы. Многое посмотрела впервые. Неожиданно навел ужас фильм - наикрасивейший, кстати с великолепными актерами и декорациями - "Гуттаперчевый мальчик". Вообще, много хороших фильмов для детей, как оказалось, снималось. Но иногда прямо жемчужины нахожу.
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
4
)
Поделиться
Последние
1
2
3
4
5
…
20
…
40
…
42
Дневник Ystya
Ystya
МЕНЮ
Авторизация
Запомнить
Зарегистрироваться
Забыли пароль?
Записи
Календарь записей
Темы записей
57
тексты
7
всякое
1
кулинарное
Все темы
Список заголовков
Главное меню
Все дневники
Главная страница
Каталог сообществ
Случайный дневник
@дневники: изнутри
Техподдержка
Статистика
Наверх
Главная
Случайный дневник
@дневники: изнутри
